Книга Пуговичная война. Когда мне было двенадцать - Луи Перго

Лето закончилось, наступала осень.

Было около восьми утра. Солнце печально пробиралось между туч, и тоска, неопределенная и смутная тоска давила на деревню и окрестности.

Полевые работы были завершены, и по одному или небольшими группами вот уже две-три недели в школу возвращались маленькие подпаски с обветренной, загоревшей на солнце кожей и с начисто выбритыми (при помощи машинки для стрижки быков) головами. Мальчишки были одеты в залатанные, но чистые штаны из дешевой шерстяной ткани, с дополнительными грубыми нашлепками на коленях и в паху, и в новые серые, в мелкий рисунок, гризе́товые[5] рубахи. Постепенно линяя, в первые дни носки эти рубахи окрашивали ладони в черный цвет, делая их похожими, как говорили сами ребята, на жабьи лапы.

В тот день они плелись по дороге ни шатко ни валко; их походка словно отяжелела от этой унылой погоды, осени, от самого пейзажа.

Впрочем, кое-кто – старшие – уже оживленно болтал на школьном дворе. Учитель, отец Симо́н, сдвинув ермолку на затылок и водрузив очки на лоб, стоял у входа с улицы и властным взглядом наблюдал за происходящим. Он следил за порядком, распекал неторопливых; малыши, проходя перед ним, приподнимали кепочки и разбегались по двору.

Похоже, на братьев Жибюсов из Вернуа́ и догнавшего их по пути в школу Було не действовала приятная меланхолия, замедлявшая поступь их товарищей.

Они явились по меньшей мере на пять минут раньше, чем в другие дни, так что, увидев их, отец Симон торопливо вытащил часы и поднес их к уху, чтобы убедиться, что они идут и он вовсе не пропустил положенное время.

Трое дружков торопливым шагом с озабоченным видом немедленно направились во дворик позади туалетов, укрывшийся за домом соседа – папаши Огю́ста, или попросту Гюгю́. На узкой площадке уже топтались многие старшеклассники, пришедшие раньше них.

Там были Лебра́к[6], их верховода, которого еще называли Большой Пес, и его правая рука Камю: у него был нос пятачком, так что его кличка была Курносый, как раз под стать фамилии[7]. Он отлично лазал по деревьям и не имел равных себе в искусстве отыскивать гнезда снегирей (кстати, в тех местах снегирей тоже прозывают курносыми). Еще там был Гамбе́тт, или Бека́с-с-Побережья, чей отец, потомственный республиканец, сам сын героя восьмидесятых, в суровые времена защищал Гамбетта́[8]{6}. Там был знающий всё на свете Ла Крик по прозвищу Крикун[9], и Тенте́н, и Гинья́р Косой, который отворачивался в сторону, чтобы посмотреть прямо на вас, и Тетá-Головастик с огромным черепом. Короче, самые крепкие парни деревни. Они обсуждали серьезное дело.

Появление братьев Жибюсов и Було не прервало обсуждения. Похоже, вновь прибывшие были в курсе. Само собой, они незамедлительно включились в разговор, внеся в него новые важные факты и аргументы.

Все задумались.

Старший Жибюс, которого для краткости звали Гранжибюс, чтобы отличать от его младшего брата, Птижибюса, или Тижибюса[10], произнес следующее:

– Значит, когда мы, мой брат и я, вышли на перекресток к Менелотам, у ме́ргельного[11] карьера Жан-Батиста, вдруг откуда-то свалились вельра́нцы. И давай реветь, как быки, швырять в нас камнями и грозить палками. И стали обзывать нас дураками, болванами, жуликами, свиньями, вонючками, хиляками, сопляками, парнями без яиц и…

– Парнями без яиц… – нахмурившись, повторил Лебрак. – Ну и чё ты им на это ответил?

– На это мы, мой брат и я, свалили оттуда, потому что были в меньшинстве, а вот ихних было не меньше пятнахи, и они точно бы нам вломили.

– Они обозвали вас парнями без яиц? – выкрикнул крепыш Курносый. Он явно был шокирован, задет и разозлен таким ругательством, оно касалось их всех, ведь на братьев Жибюсов напали и оскорбили их только потому, что они принадлежат к коммуне Лонжеве́рна и учатся в здешней школе.

– Так вот я вам теперь и говорю, – продолжал Гранжибюс, – ежели мы не болваны, не хлюпики и не трусы, мы им покажем, что у нас есть яйца!

– Во-первых, что это еще за хрень «парень без яиц»? – вставил Тенте́н.

Крикун задумался:

– Парень без яиц!.. Все знают, что такое яйца, а то! Потому что они есть у всех, даже у слепого из Лизе́. Они как каштаны очищенные, вот что. Но парень без яиц…

– Это точно означает что-то плохое, вроде ничтожества, – прервал его Тижибюс, – потому что вчера вечером я болтал с Нарси́сом, знаете, мельником, и вставил просто так, проверить, мол, ты парень без яиц, а мой отец, которого я не видел, а он как раз шел мимо, не сказав ни слова, сразу влепил мне две знатные оплеухи… Вот…

Довод был железный, это все почувствовали.

– Ну, тысяча чертей, чё рты раззявили? Мстить надо, вот! – заключил Лебрак. – Все за это?

– Эй, валите отсюда! – пугнул Було малышей, которые тоже подошли поближе, чтобы послушать.

Компания, как говорится, «единодружно» поддержала Лебрака. В этот самый момент в дверях школы возник отец Симон, он уже готов был хлопнуть в ладоши и таким образом дать сигнал к началу учебного дня. Едва завидев его, все стремительно бросились в туалет, поскольку никак не могли выбрать минутку и постоянно откладывали на последний момент удовлетворение естественных гигиенических потребностей.

А заговорщики молча, с безразличным видом построились парами как ни в чем не бывало, словно мгновение назад они не приняли очень важного и твердого решения.