Книга Княгиня Ольга. Зимний престол - Елизавета Дворецкая

С кем Русская земля теперь в дружбе и вражде? Ходили даже слухи, будто в Болгарском царстве князь принял Христову веру, оттого, стало быть, и на болгарыне женился. Но гриди никого к нему не допускали. Ингвар еще не настолько собрался с мыслями, чтобы говорить с людьми. Его собственный поход кончился неудачей, и рассказывать об этом не тянуло. Война еще могла принести успех, но это зависело не от него. А о тех, от кого зависело, он ничего не знал. Он привел назад всего четыре сотни человек, из них многие и сейчас еще не оправились от ран. Где прочее войско во главе с Мистиной и другими боярами? Что с дружиной Хельги Красного? Послали им удачи боги или все в Греческом царстве в сыру землю полегли?

Старейшины подсылали отроков и к Эльге, надеясь узнать что-то от нее, но и она гостей не принимала. От стыда ей не хотелось никого видеть. Она как будто упала в навозную лужу у всех на глазах, рухнула с высоты, на которой стояла ранее и привыкла считать это своим законным правом. Племянница и хранительница наследственных прав Олега Вещего, пять лет она сияла будто солнце над Киевом. «Ты смарагд наш многоценный», – говорил ей Мистина той зимой перед походом Хельги на Самкрай, и от воспоминаний о проблеске нежности на его жестком лице Эльге еще сильнее хотелось плакать. Но вот оказалось, что для собственного мужа она не так уж многоценна. Понадобилась другая.

– Княгиня, лебедушка, да что же ты так себе сердце рвешь? – пыталась утихомирить Эльгу Ростислава, ее родственница. – Как будто от веку такого не бывало, чтобы муж другую жену привел? Да у кого же из князей и бояр не по две и три жены? У деда моего Олега их десяток перебывало, и до бабки Бранеславы, и при ней, и после нее… И русинки были, и славянки, и хазарки, и ясыни…

– Да если бы он челядинку какую в углу зажал, я бы и не глянула! – горячо возмущалась Эльга, едва слушая ее. До сих пор она у себя на дворе подобного за Ингваром не замечала, а что он делал во время походов, зимних и летних, когда жена не видала его по три-четыре месяца, она предпочитала не знать. – Но то княжна болгарская, царя Петра родственница, а через него – Романа цесаря! Я – наследница Вещего, она – никто здесь! Всем чужая и никому не нужная! Где Киев и где болгары?

Знатное происхождение и сильная родня Огняны-Марии делали ее опасной. Это было почти такое же солнце: оно робко выглядывало из-за небокрая, примериваясь, не найдется ли здесь места и для него? У Эльги екало сердце, когда она вспоминала: поначалу и сам Олег Вещий в Киеве был никто. Он пустил здесь корень, взяв в жены Бранеславу из древнего рода Киевичей. Ингвар тоже не имел здесь никаких наследственных прав и получил их в приданое за Эльгой. Не считает ли он теперь Киев своим владением, а права на киевский стол – своими собственными?

– Ингвар здесь чужой! – гоня прочь эти мысли, говорила она Ростиславе. – Он стал господином над Киевом благодаря мне! Наш, Олегов род дал ему власть! Если он потеряет меня, он потеряет все!

Ростислава только вздыхала, отчаянно жалея, что нет рядом ее мужа. Острогляд, зять Олега Предславича, был одним из самых деятельных сторонников и устроителей заговора, передавшего власть Ингвару и Эльге. И вот теперь, когда союз права и силы грозил расколоться, Острогляд находился в Греческом царстве, с Мистиной и прочим войском. А в Киеве не оказалось почти никого из людей, способных помочь делу. Мистина, Ингваров побратим и наиболее доверенный человек княжьей четы, старшие бояре, родичи – все сейчас за морем. И живы ли?

Эльге было бы легче перенести измену мужа, не будь они так близки ранее. А теперь в ней росла настоящая ненависть: так ненавидят людей, сумевших предать именно потому, что им доверяли!

– И ладно бы, если бы я Ингвару отдала себя одну! – возмущалась Эльга перед Ростиславой и Утой. Сестра в эти дни почти не уходила от нее, покинув свое хозяйство на ключницу. – Но я отдала ему Киев, землю Русскую! А он теперь кому их вручить задумал? Болгарам? Петру? Или сразу Роману?

– Но что же ты будешь делать? – с тревогой спрашивала ее сестра Ута. Несогласие в семье для нее было что острый нож.

– Я… уеду отсюда! – Эльга схватила с лавки рушник и с размаху швырнула на пол.

Будто это было их свадебное полотенце, на которое вступают жених и невеста, чтобы стать единым древом рода.

– Куда? – Ута в испуге поднялась с места. – Не домой же?

Прошло пять лет, но она все еще называла домом село Варягино над рекой Великой, где они обе родились.

Там еще жили родители Уты – воевода Торлейв и жена его, Кресава Доброзоровна. У Эльги же там не было никого, кроме дяди с теткой и последнего из родных братьев, Олейва.

Эльга помолчала, обдумывая эту возможность. Плесковская земля все же была слишком далеко, чтобы вот так сорваться и лететь туда, спасаясь от обиды. Да и перед родичами ей было стыдно не менее, чем перед киевлянами.

– Нет, – обронила она. – Пока – нет! – добавила она, и в этом коротком слове слышалась угроза. – Поближе куда-нибудь, но так, чтобы мне их не видеть.

И в это короткое слово «их», объединяющее ее мужа с чужой девой, она вложила столько негодования, сколько оно едва ли когда вмещало.

– В Витичев. Или в Вышгород.

Сперва ей понравилась мысль о Витичеве – он прикрывал Киев ниже по течению Днепра, а значит, любые вести с полуденной стороны пришли бы туда раньше. Но не только вести – опасности тоже. А подвергать себя и дитя опасности, когда и так все плохо, ей не позволяло благоразумие. Вышгород, стоявший севернее Киева, был надежнее и в то же время достаточно близко, чтобы вести и туда прибывали без большой задержки.

– Собирайтесь! – Эльга обернулась к служанкам, сидевшим в дальнем углу, подальше от расстроенной госпожи. – Мы едем в Вышгород. Завтра!

Эта мысль впервые со дня возвращения Ингвара принесла ей облегчение. Казалось, на расстоянии в дневной переход боль оскорбления утратит силу. А он задумается, что натворил, когда лишится своей княгини, той, что сделала его киевским князем! Вот посмотрим, сумеет ли болгарыня ее заменить!

* * *

Ингвар не стал возражать против отъезда княгини и даже вздохнул с облегчением. И ему невыносимо было жить на одном дворе с разгневанной Эльгой, хоть и не под одной крышей – они с Огняной-Марией заняли старую Малфридину избу. Даже через стены и пространство двора он ощущал ее негодование и гнев, когда она с утра до ночи металась в своей просторной избе, не в силах вырваться из пут отчаяния. Видел недоумение и тревогу в глазах собственных гридей и отроков. С той их памятной встречи посреди двора, когда Эльга сперва уронила рог, а потом и сама упала наземь без памяти, она ни разу не появилась в гриднице, и оттого всех томило гнетущее чувство, будто госпожа внезапно умерла. Если она уедет, ему станет легче разобраться в своих княжеских делах, и без того нелегких.

Через день Эльга отбыла, забрав сына, свою челядь и те три десятка отроков, что оставались с ней в Киеве на время похода. Смотреть на ее отъезд собралось множество народу: над пристанью Почайны, где грузили в лодьи спешно собранные пожитки и людей, стоял взволнованный гул. Разлад с княжьего двора быстро расползался тревогой по городу и округе. В былое время Эльга всеми силами стремилась подобного не допускать; еще совсем недавно она так боялась, что слухи о поражении Ингвара в Боспоре Фракийском просочатся в народ и вызовут волнения. Но сейчас ей было все равно. У нее на сердце бушевала осенняя буря, и пусть весь город мерзнет вместе с ней, своей истинной княгиней!