Книга Валлийская колдунья - Патриция Грассо

Кили нахмурилась.

– Я чту память своей матери, отец Бандлз. Если вы будете впустую тратить время, читая мне нравоучения, то мы, пожалуй, откажемся от заупокойной службы. Выбор за вами.

– Но это же богохульство! – возмутился отец Бандлз и обвел взглядом присутствующих. – А где барон Ллойд и Рис?

– Барона сморил сон от выпитого эля, – ответила Кили, – а мой брат в этот момент грабит англичан.

– Что за чудовищные нравы в вашем семействе!.. – проворчал священник.

– Эти люди пришли проводить Меган в последний путь, – сказала Кили, кивнув в сторону собравшихся в зале. – Прошу вас, начинайте службу.

Одо и Хью подняли носилки с гробом и направились за отцом Бандлзом в часовню. Кили последовала за ними, а за ней двинулись все остальные. Священник уже собрался прочитать молитву, когда Кили быстро сказала, опередив его:

– Служба должна быть короткой, отец Бандлз. Меган хотела, чтобы ее похоронили на рассвете.

По выражению лица священника Кили поняла, что он обязательно доложит Мэдоку о богохульстве его падчерицы. Служба длилась ровно двадцать минут.

– Меган не будет похоронена в семейном склепе Ллойдов, – заявила Кили. – Моя мать хотела, чтобы над ее могилой всходило солнце.

Охваченный яростью священник едва сдержался, чтобы не вспылить, понимая, что проявление гнева в доме Господнем является страшным грехом.

Надев капюшон, Кили возглавила необычную похоронную процессию. Одо и Хью несли гроб, за ними шагал священник. Музыкант наигрывал на волынке траурную мелодию. Шествие замыкали родственники и слуги барона, хранившие молчание.

Восточный край неба уже окрасили яркие солнечные лучи, когда похоронная процессия, пройдя мимо кладбища, двинулась к поросшему травой склону, на котором возвышались три могучих дуба, напоминавших старых приятелей, ведущих задушевную беседу. У корней одного из них была вырыта могила.

– Это неосвященная земля! – с возмущением заявил отец Бандлз.

– В таком случае освятите ее, – сказала Кили, теряя терпение.

Священник хотел что-то возразить, но, взглянув на мрачные лица Одо и Хью, передумал и не стал спорить. Прочитав несколько молитв на латыни, отец Бандлз обрызгал могилу святой водой и поспешно удалился, вслед за ним разошлись и провожающие. На холме остались лишь Кили и ее кузены.

Когда солнце засияло над горизонтом во всем своем великолепии, Одо и Хью опустили гроб в могилу. В этот момент воцарилась мертвая тишина, как будто весь мир затаил дыхание. Закрыв глаза, Кили протянула руки к восходящему светилу и прошептала:

– Отец Солнце целует матерь Землю. – Затем, посмотрев на гроб, она продолжала: – Покойся с миром, милая мама. Каждый день любуйся восходом.

Одо и Хью засыпали могилу и установили на ней кельтский крест, вырезанный из дуба. Позже его место должен был занять другой, высеченный из камня.

– Мои первые воспоминания связаны с этим местом, – сказала Кили, чувствуя, как у нее на глаза наворачиваются слезы. – Мы с мамой каждый день в любую погоду приходили сюда и садились под дубами. Она учила меня, как ходить Старыми Путями. А теперь я осталась одна на свете!

– Нет, Кили, у тебя есть мы, – возразил Хью.

– И Рис. Не забывай об этом, – добавил Одо.

«А еще Роберт Толбот», – подумала Кили.

– Спасибо за преданность, милые братья, – с грустной улыбкой сказала она.

Смахнув слезы с лица, Кили опустилась на колени у могилы матери. Сняв с себя венок из дубовых листьев и побегов омелы, она повесила его на крест и попросила:

– Пошли мне знамение, мама.

И тут же капюшон с ее головы сорвал внезапный порыв ветра, и на дубе затрепетала листва. Закрыв глаза, Кили прошептала:

– До встречи в Сэмуинн.

Одо и Хью, бесстрашные воины, за плечами которых был не один набег на владения англичан, испуганно переглянулись и на всякий случай перекрестились.

Когда Кили и ее кузены вернулись в замок, все участники похоронной процессии уже завтракали в большом зале. За столом на подиуме восседал Мэдок, выглядевший усталым и расстроенным. Рядом с ним стоял отец Бандлз. Он взволнованно жестикулировал, что-то рассказывая барону.

– Да, святой отец, – громко сказал Мэдок, взглянув на вошедшую падчерицу. – Меган воспитала дочь как настоящую язычницу, какой была и она сама.

Не думая о последствиях, Кили направилась прямо к столу отчима.

– Не оскверняй память моей матери клеветой, ты, лицемерный…

– Молчи, дрянь! – закричал Мэдок, стукнув кулаком по столу. – Я здесь хозяин, я владелец поместья! Не смей грубить мне!

– От скорби вы стали слишком раздражительны, – заявила Кили, зная, что барон очень вспыльчив. – Может быть, кружка эля приведет вас в хорошее настроение? – И, бросив на отчима презрительный взгляд, добавила: – Какой вы хозяин? Вы больше похожи на пьяную свинью, которая выдает себя за…

Вскочив с места, Мэдок вновь ударил кулаком по столу. Его лицо пошло красными пятнами от гнева.

– Ты – незаконнорожденная ведьма! – взревел он и бросился к Кили.

Однако Одо и Хью, словно верные псы, защищающие свою хозяйку, тут же преградили ему путь.

– Прочь с дороги! – приказал им Мэдок.

– Нет, мы не тронемся с места, – твердо сказал Одо. Мэдок не верил собственным ушам, неповиновение сеньору было неслыханной дерзостью.

– Яйца у петуха крупнее, чем ваши мозги! – задыхаясь от ярости, бросил им в лицо Мэдок.

Оскорбленные Одо и Хью грозно взревели, и барон благоразумно отступил от них на безопасное расстояние.

– Тебе нет места среди валлийцев, – заявил Мэдок падчерице, – забирай свои вещи и убирайся отсюда.

– В моих жилах течет кровь Ллевеллина Великого и Оуэна Глендовера! – воскликнула Кили. – Я – принцесса Гуинета![1]

– Никакая ты не принцесса, – презрительным тоном сказал Мэдок, и его громкий голос был хорошо слышен во всех уголках огромного зала. – Этот сверкающий кулон и твои фиалковые глазки свидетельствуют о том, что ты незаконнорожденная дочь какого-то англичанина, который даже не захотел признать тебя.

Все присутствующие ахнули от изумления и замерли, воцарилась мертвая тишина.

– Меган мертва, – продолжал Мэдок, – поэтому отправляйся на поиски своего английского папаши. Убирайся из моих владений! – И, повернувшись к своим вассалам и слугам, он грозно предупредил их: – Если кто-нибудь из вас осмелится проявить участие к этой жеманной девице, пусть тоже убирается с моей земли!