Книга Иван Грозный и Стефан Баторий. Схватка за Ливонию - Витольд Новодворский

Приобретение Ливонии царь считал столь важным для себя, что готов был в том случае, если бы он не был избран королем Речи Посполитой, уступить ей за Ливонию Полоцк с пригородами. Но еще больше, конечно, ему нравилась мысль стать королем — главным образом потому, что осуществилось бы его заветное стремление к Балтийскому морю: тогда Ливония, Москва, Новгород и Псков составили бы одно владение. Перспектива соединить под своею властью столь обширные государства, как Московское и литовско-польское, прельщала Ивана. Понимая, что слава тирана, которую он приобрел за свои казни всюду, где знали его имя, может повредить успеху дела, он наказывал своим послам говорить всем, что казни — это всего лишь достойное наказание изменников. Точно таким же образом царь оправдывался и перед Воропаем. «Если кто наказан, — сказал он гонцу, — то наказан сообразно своей вине. Скажи, разве у вас измены не наказывают, разве изменникам прощают? Я знаю, что наказывают». И в доказательство этого привел случай смертной казни, совершенной в Вильне над неким Викторином, которого обвинили в намерении убить короля по наущению самого Ивана.

Искренности в заявлениях Воропая не было ни на грош. Мнение литовских вельмож было прямо противоположно: они и слышать не хотели о возведении Ивана на престол Речи Посполитой. Николай-Христофор Радзивилл тотчас после смерти Сигизмунда-Августа (15 июля) писал своему дяде, виленскому воеводе: «Боже сохрани, чтобы нами командовал московский колпак, и потому, ради Бога, советую вам вовремя принять меры против московского посла». Столь же враждебно к кандидатуре Ивана относился и правитель тогдашней Литвы Ходкевич. При этом, однако, кандидатура царя была популярна среди части польской и литовской шляхты; сочувствовало Ивану и православное население литовского княжества нешляхетского происхождения, но сочувствие это было чисто платоническое, потому что оно было лишено возможности активно участвовать в государственных делах[7].

Одним Воропаем дело не ограничилось. Литовские вельможи продолжили обманывать Ивана заявлениями о своем желании подчинить Речь Посполитую власти московских государей. Они отправили к нему нового гонца Степана Матвеева, предлагая корону Великого княжества Литовского не самому царю, а младшему сыну его Федору, прибавляя, что будут советовать польским панам, чтобы и Польша также избрала себе королем царевича. Затем, согласно желанию Ивана, они отправили к нему посла, которого царь уже знал по предшествовавшим переговорам, присяжного писаря Beликого княжества Литовского Михаила Гарабурду, дав ему поручение разузнать в точности, захочет ли младший сын Ивана, царевич Федор, утвердить клятвой свое обещание соблюдать права и вольности Литвы, если он будет избран на литовский престол, ибо они желают иметь у себя царевича великим князем. Так, во всяком случае, было сказано Ивану. При этом литовцы просили царя продолжить перемирие, что, разумеется, и было главной целью всех этих дипломатических переговоров.

Правда, Гарабурда задержался с отъездом до конца 1573 года; к этому времени Иван выступил в поход против шведов, и литовцы несколько успокоились: опасность для них не была уже так грозна.

Гарабурду Иван принимал в Новгороде (24, 25 и 28 февраля и 6 марта). Царь отнесся к новым предложениям литовских вельмож недоверчиво. Во-первых, они оправдывали задержку в отправлении к царю посольства моровым поветрием, которое свирепствовало в Литве и Польше и якобы мешало съехаться вместе литовским и польским вельможам, чтобы обсудить вопрос, кого избрать в короли Речи Посполитой. Довод этот, мягко говоря, не выглядел серьезно. Во-вторых, они предлагали корону то самому Ивану, то его сыну Федору. Впрочем, цель, с какой Гарабурда ездил к Ивану, была достигнута: перемирие было сохранено, хотя и не вполне, ибо московские войска, отправленные против шведов, перешли границу Ливонии, выжгли и сильно опустошили окрестности замков Буртника и Руина.

Ходкевич, управитель Ливонии, со своим малочисленным войском не был в состоянии дать отпор московитам; да к тому же, за недостатком денег, он не мог платить своим воинам жалованья. Опасения за судьбу Ливонии усиливались у Ходкевича еще и потому, что здесь все более явственно обнаруживалось брожение умов, враждебное польско-литовскому владычеству.

Переписка литовцев с Иваном вызвала в Польше неудовольствие и взаимному доверию не способствовала; тем более что Литва желала возвратить себе земли, которые по условиям Люблинской унии были присоединены к Польше. По Польше поползли слухи, что литовцы готовы предаться московскому царю. Отчасти эти слухи исходили от самих литовских вельмож, которые слали в Польшу доносы, обвиняя друг друга в тайных сношениях с иностранными государствами к вреду Речи Посполитой и прежде всего в связях с московским царем.

Несмотря на взаимные с Польшей претензии, созванный 20 декабря 1572 года литовский съезд, состоявший из вельмож и шляхты, решил отправить послов на конвокационный сейм[8], который должен был определить место, время и порядок избрания нового короля. Послами были подканцлер литовский Евстафий Волович и витебский каштелян[9] Павел Пац. Явившись в Варшаву на сейм[10], они самым решительным образом стали опровергать слухи о тайных соглашениях Литвы с Москвой. По их словам, переговоры с Иваном велись для того, чтобы возбудить в нем тщетные надежды утвердить свое владычество над Литвой и таким образом удержать его от враждебных действий против Литвы и Ливонии.

По желанию Литвы конвокационный сейм отложил избрание короля до весны, то есть до того времени, когда тают снега и разливаются реки, вследствие чего вторжение в страну особенно затруднительно для неприятеля. При этом, однако, надеялись, что воевать не придется, поскольку удастся склонить Ивана к продолжению перемирия. Царь между тем угрожал, если Речь Посполитая изберет в короли французского принца Генриха Валуа, обратить свой взор на Литву, а сейм как раз начал склоняться на сторону французской кандидатуры. Однажды разнеслась даже весть, сообщенная сейму из Литвы Радзивиллом и другими вельможами, что Иван прислал в Полоцк своего сына с войском, а сам следует за ним с другой армией и что таким образом Литве угрожает вторжение неприятеля. Подтверждения это известие, к счастью для Речи Посполитой, не нашло. Когда же Генрих Валуа был избран королем, элекционный сейм решил 29 апреля отправить к царю послом галицкого чашника Андрея Тарановского.