Книга Арк - Дмитрий Троцкий

Он взял со стола небольшой листок бумаги, протянул Стругацкому. Тот прочитал несколько раз и вернул его обратно. Юрий Альфредович чиркнул спичкой, поджигая бумагу. Остатки кинул в пепельницу, добавив тихо:

– Зная ваш характер, еще раз повторю, не высовывайтесь. И берегите сыновей. Лет через пять мы встретимся, сами скажете мне спасибо.

– За то, что исключили меня из партии? Это вряд ли.

– А нет уже никакой партии, милейший Натан Залманович. Лет десять как нет. Пока вы этого еще не понимаете. Но поверьте, очень скоро поймете и не обрадуетесь этой правде.

Москва, 1984 год

Черт меня дернул тащиться в Москву под Новый год. Да, надо было отказаться, но словно магнитом тянуло к одному человеку, на встречу с которым очень рассчитывал по старой дружбе.

Легенда.

Гений.

Аркадий Стругацкий.

Закончив редакционные мелкие дела, стоя на улице в телефонной будке, мерзлыми пальцами крутил металлический диск.

– Аркадий Натанович? Приветствую вас. Это Полоцк беспокоит.

– А, Илан, старик, рад тебя слышать. В столице необъятной сейчас аль у себя прозябаешь?

– В Москве, в Москве. Вот в гости хотел напроситься, пустите?

– По делу или просто потрепаться?

Я набрался наглости и вывалил:

– И по делу тоже.

В трубке ехидно хихикнули:

– Ну что, цена входного билета тебе известна. Три… нет, ладно, как старому приятелю две… бутылки коньяка. Приезжай, адрес, надеюсь, помнишь?

У меня словно крылья выросли. Жаль, не выклянчил перед отъездом в редакции годовую премию, ящик бы купил. А так, посчитав скромные финансы, двинулся в магазин и, прихватив пару бутылок отличного армянского коньяка, принялся ловить машину.

Ехали из центра, по заснеженным московским улицам, на проспект Вернадского, а я вспоминал первую нашу беседу в уютном домике писательского заповедника в Юрмале. Шофер пытался дружелюбно балагурить, но я, погруженный в свои мысли, отвечал невпопад, и тот наконец замолчал.

Заскочив в подъезд, по привычке достал «кирпич» «Романтики», проверил: «Раз-два-три-четыре-пять, вышел зайчик погулять». Проиграл запись, все работало отменно. С облегчением вздохнув, направился к нужной двери.

На пороге стоял улыбающийся хозяин, в спортивном костюме и тапочках:

– Молодец, что так быстро. Давай, заходи.

Я отряхнул от снега ноги и зашел в квартиру. Когда Аркадий Натанович закрыл за мной дверь, с улыбкой открыл дипломат, вынул коньяк и протянул ему.

Каково же было мое удивление услышать вместо: «Ну, Илан, угодил» или хотя бы «Отличный коньяк, пойдем дегустировать», – совершенно бессвязное бормотание и видеть, как этот великий человек, суетясь, бегает по квартире, будто жена застукала его с любовницей.

Наконец, он нашел свой кошелек и с извинениями протянул четвертак:

– Старик, прости, ну неужели ты не понял, что это шутка?

Настала очередь смущаться и выкручиваться мне:

– Аркадий Натанович, оставьте, какие деньги? Этот коньяк я давно припас для нашей встречи, вы просто угадали, так что не обижайте деньгами и примите от всего сердца.

Стругацкий заулыбался и, помогая мне раздеться, пояснил:

– Понимаешь, это дежурная, столичная, так сказать, шутка в общении с прессой. Думал, ты знаешь. – Показал рукой на кухню. –  Так, проходи, сейчас немного согреемся, поболтаем, а потом уже делами займемся.

Из монументального холодильника он достал салями, лимончик, поинтересовался:

– Голоден? Есть обалденные свиные отбивные, буквально вчера в магазине выбросили.

Я помотал головой, и Аркадий Натанович снял с полки пару хрустальных «пузанов». Разлив по фужерам, мы чокнулись и пригубили янтарный напиток.

– Ну, а теперь рассказывай, чему обязан радости видеть тебя.

Немного помявшись, решил ответить честно:

– Хотелось бы опять интервью взять, поговорить о ваших новинках, творческих планах, но раз не сильно сейчас отвлекаю, то для начала… не для печати, разумеется, вопрос, который занимает меня лично. Вам не кажется, что грядут большие перемены? Что-то происходит последнее время странное, а вот понять, что именно, не могу. Что-то буквально витает в воздухе…

Стругацкий словно враз постарел и сгорбился.

– Почему ты решил поговорить об этом именно со мной?

Опешив, я растерянно промямлил:

– Ну как же… ваши книги… еще в «Хищных вещах» помню… и сейчас, в «Жуке»… почти везде ведь… мне казалось, вы эксперт в подобном…

Смутившись окончательно, замолчал. А Стругацкий, грустно ухмыльнувшись, вновь плеснул нам коньяка и вдруг прошептал:

– Поверь, о том, как и почему начинаются настоящие перемены, почти никто и никогда не догадывается. А корни их уходят ох как глубоко…

Куйбышев, 1937 год

В кабинет первого секретаря обкома Постышева заглянул охранник и доложил:

– Павел Петрович, прибыл маршал Тухачевский.

– Одну минуту, – ответил тот нарочито громко, – сейчас я закончу и приму Михаила Николаевича.

Дверь закрылась. Постышев молча стоял у окна, с неизменной папиросой в зубах в облаке табачного дыма. Сухощавый и подтянутый, как всегда, но серый цвет лица уже выдавал безмерную усталость от всех тех лихих партийных лет, что остались за плечами. Слушал, как громко, словно отбивая набат, стучат огромные напольные часы. На миг почудилось, что время застывает, заканчивается и все вокруг превратилось в блеклую фотографию. Отгоняя наваждение, чуть дернул чубастой головой, глубоко затянулся. Закашлял в усы – махорка едкая, с Гражданской привык к ней, нынешний табак не переносил, баловство сплошное. Затем проперхал вслух:

– Ну вот и все. Спектакль начинается.

В приемной у стены на стуле сидел Тухачевский, покачивая ногой в такт какой-то своей, внутренней музыке. Его большие, навыкате глаза смотрели вверх, рука подпирала волевой подбородок.

Маршал удивлялся, с чем связана задержка, но не с охраной же об этом говорить. В конце концов, он тут человек новый, второй день только. Надо разобраться для начала в оперативной обстановке. Да и вряд ли надолго придется остаться. Сталин лично пообещал, что скоро вернет его в Москву.

Тяжелая дубовая дверь приемной распахнулась из коридора, и вошли трое. Первый – мужчина в форме старшего майора госбезопасности. Он держал перед собой на вытянутой, дрожащей руке какую-то бумагу. Лоснящееся жиром лицо покрывала испарина. За ним настороженно ступали еще два чекиста, держа правые руки в карманах. Майор остановился за несколько шагов до маршала и спросил:

– Михаил Николаевич?