Книга Практикантка - Надежда Нелидова

– Бабуль, ты бы ещё дырявых мужицких труселей притащила, нам на всеобщее обозрение!

В женской палате можно расслабиться: когда и отдохнуть, присесть на коечке, слушая милую воркотню. Женщины то грустно вздыхают и примолкают, то заливаются в смехе колокольчиками.

– Эх, девки, что ни говорите, а женский век короток, как у подёнки. Мы ведь нынче больные грамотные пошли. Я сама у себя «обнаружила» на яичнике кисту: в справочнике вычитала!

Районный узист посмотрел: «Э, какая киста, – говорит, – там ей и поместиться уж негде. Возраст, матушка! Яичник весь ссохся, как червячок». И показывает скрюченный мизинчик. Развёл руками и на своём медицинском языке что-то добавил: диагноз, наверно. Я попросила сказать, что за диагноз – только посмеялся. У меня память хорошая, я на клочке написала, чтобы не забыть. Вы ведь на доктора учитесь? Не переведёте? – и протягивает Ане бумажку. Аня её осторожно взяла, развернула пальцами в мокрой перчатке. Прочитала, улыбнувшись:

– «Сэнэктус инсанабилис морбус эст. Диктум ацербум» – «Старость – неизлечимая болезнь. Горькая правда».

Но переводить вслух не стала. Отрицательно качнула головой, пожала плечами.

– Не знаете? Не проходили ещё? – понимающе вздохнула женщина. – А мне врач гормональный препарат назначил. Простенькое такое название, как его… На букву б…

– На букву Б? – веселится палата, – как же, знаем такой гормончик! Безотказно действует!

– Да ну вас, – сердится рассказчица. – Кто про что, а вшивый про баню.

Другая поддакнет в тему: ей уж давно в постели ничего не надо, а муж у неё неуёмный, и ночью ему мало, и днём. Секс-машина. Палата оживляется, тут же предлагает организовать семейный салон интим-услуг. Жену – на бухгалтерию и на кассу. «Давайте, девки, карандаш: в очередь записываемся. Чур, я первая. Только тариф чтоб божеский был». Снова хохот.

– А как назовём кооператив? Предлагаю: «Бешеные скачки»!

– «Заводные яйца»!

– «Нефритовый стержень»! – сыплются наперебой предложения. И кто-то из послеоперационных, держась за живот, стонет: «Ой, умру, девки, прекратите, сейчас швы разойдутся!»

Безудержное веселье прерывает Люда. Она заглядывает, присматривая свободную койку для вновь поступившей «травмы». Несколько женщин тут же отправляются якобы на прогулку в коридор – на самом деле на разведку. И, хотя – Аня голову на отсечение даст – им никто ничего не рассказывает – возвращаются с почерпнутыми сведениями.

Новенькая – важная птица, на своей машине приехала из области к брату с золовкой. Покупаться, позагорать, подышать деревенским воздухом.

Пошли по грибы-ягоды. Женщина отступилась в старую заросшую лисью нору, упала, повредила колено. В машине «скорой» устроила дикий скандал: почему долго не приезжали?! Почему вместо врача молодой фельдшер?! Почему её не обезболивают? Почему машина старая, трясучая?!

Новенькая, поселившись в палате, всячески подчёркивала, что она из большого города, не шухры-мухры. Речь гладкая, красивая – говорит как по писаному. Лежала в японском блестящем, шёлковом халате с птицами. Губы ярко накрашены. Золотые пышные волосы накручены на бигуди. На тумбочке затеснились пузырьки, коробочки, тюбики, щёточки, пилочки.

Аня с ней немножко по этому поводу конфликтовала:

– Пожалуйста, уберите вещи с тумбочки. Можно оставить зеркало, цветы, если принесут…

Золотоволосая обиделась:

– Вы соображаете, что говорите? Кто мне в этой дыре цветы принесёт?! Лежала бы в области – завалили бы цветами…

Всё-таки сгребла в большую прозрачную косметичку. А сегодня сидит, будто подбитая птица, будто осыпалось с неё пышное оперение. Сразу поблёкла, присмирела, поджала крылья. Олег Павлович объяснил серьёзность ситуации: полный разрыв связки надколенника, предстоит сложная операция. В анамнезе гипертония третьей степени и сахарный диабет…

Когда Аня вошла со шваброй наперевес, новенькая, по-бабьи пригорюнившись, продолжала рассказывать свою историю. Палата притихла, слушает:

– Мама в четыре утра позвонила… Мол, чувствует себя нехорошо… Я, значит, быстренько оделась, вызвала такси. Вбегаю: мама лежит лицом к стене, свернувшись калачиком, как маленький ребёнок. Спрашиваю, что случилось, где болит? Долго обиженно молчит, потом сквозь зубы: «Везде».

И что прикажете говорить диспетчеру скорой?! Дело в том, – объясняет золотоволосая, – что у нас с мамой всегда были сложные отношения. А в последнее время особенно обострились. Она была одержима идеей переезда ко мне. Да не дай Бог! У мамы нелёгкий характер, у меня тоже не сахар. И так каждое воскресенье вместе проводили. Но как проводили! Телевизор смотрим – ссора. Чай пьём – опять ссора. Гуляем на улице – общаемся на повышенных, раздражённых голосах – прохожие на нас оглядываются. Я этих воскресений с ужасом ждала.

Конечно, со временем я бы забрала её к себе, – оправдывается рассказчица. – Оттягивала этот момент, пока мама на ногах, себя сама обслуживает. Но три раза в неделю приезжала к ней – это непременно. Убиралась, готовила, ходила по магазинам. Звонила каждый день, и не по разу…»

Видно, что у женщины наболело на сердце. Устала держать в себе. Знакомым и родне не расскажешь. А тут собрались случайные люди, вроде как попутчики в поезде. Вылечатся, разойдутся и разъедутся по домам – и вряд ли уже встретятся.

– Не каждая дочь, дак так почтительно с матерью, – льстит палата. – Ну, чо там со скорой-то?

– Скорая приехала быстро. Врач спросил о самочувствии – мама пошевелилась и не ответила. Повторили вопрос – снова молчание. Попытались перевернуть на спину – сердито сбросила руку. Ещё больше вжалась в стену, закостенела.

– Бывают, бывают такие строптивые, поперешные, вредные старушонки, – встревает, поддакивает соседка. – Вот моя свекровь, царствие ей небесное…

– Тч-ш-ш! – шикают на неё. И золотоволосой – уважительно: – Продолжайте! Чо там дальше-то было?!

– …Фельдшерица посмотрела на меня. Я вздохнула, пожала плечами и этак, знаете, выразительно возвела глаза к потолку. Дескать, видите? А мне-то приходится терпеть эти выкрутасы каждый день. И тогда фельдшерица негромко, но отчётливо сказала. Она сказала: «Вот сука, а?» – в адрес мамы. Доктор отвёл глаза и деликатно промолчал. Сделал вид, что не услышал…

Аня моет полы, стараясь не шуметь. Вообще, здесь, в палате, часто ссыпают камни с души и вываливают побрякивающих костями скелетов из шкафов. Но чтобы такого скелета! Палата ахает, ошеломлённо переспрашивает:

– Вот так прямо сказала?! Сука?! Не может быть! Может, вы не расслышали?

Рассказчица поднимает не накрашенные, голые, слепые от боли глаза. И все понимают: всё правда. Так и было.

– В то утро, – продолжает она, – маму увезли в больницу. Где выяснилось, что у неё произошёл разрыв аневризмы брюшной аорты. Через три дня мама умерла.

Всё это время я не отходила от её постели, спала на стульях. Держала её руку в своей, шептала самые ласковые слова. Просила прощения за всё, за всё. Перед смертью мама сказала: «Какая ты у меня хорошая… Как беспокоишься обо мне, ухаживаешь. Спасибо, доченька…»