Книга Повседневная жизнь англичан в эпоху Шекспира - Элизабет Бартон

О.В.Дмитриева

Глава первая. Елизаветинская Англия

Однажды она уже побывала в Тауэре. Четыре с половиной года назад, утром в Вербное воскресенье баркас высадил ее у ворот. Рябая от дождя вода Темзы, казавшаяся еще более мрачной под свинцовым небом, поднялась высоко и затопила нижнюю часть пристани. Может быть, она поскользнулась на влажном камне или самообладание на мгновение оставило ее, как бы то ни было, она упала на колени и заплакала. Одной только мысли, что тебе могут отрубить голову, было достаточно, чтобы умереть от ужаса. Но ее мать умерла вовсе не от страха. Облаченная в парчу, Анна Болейн подставила свою шею с родимым пятном в форме клубники — знак ведьмы — под топор палача. Королевский титул не спас ей жизнь, а титул принцессы не помешал юной Елизавете разрыдаться и намочить свое платье в грязной воде Темзы.

Но сегодня, 28 ноября 1558 года, в одеянии из пурпурного бархата, Елизавета прибыла в Тауэр с триумфом. Она проехала по районам Криплгейт и Барбикан: по грязным узким улочкам, заполненным людьми, мимо домов с развевающимися флагами и знаменами, украшенных пестрыми тканями, шелками и гобеленами, которые колыхались на ветру подобно шатрам выступившей в поход армии. Во главе процессии ехали лорд-мэр и герольдмейстер ордена Подвязки со скипетром в руках. За ними следовали лейб-гвардейцы — в роскошных камзолах из красной парчи и со сверкающими позолоченными секирами. Затем шли глашатаи, жизнерадостные и веселые, как фигуры на картах, и лакеи, одетые в малиновые с серебром костюмы. Прямо перед ней лорд Пемброк нес государственный меч, а сразу за ней следовал новый королевский конюший и бывший собрат по тюрьме, Роберт Дадли, остававшийся ее верным спутником до конца своих дней. Как только она прибыла в Тауэр, некогда бывший ее тюрьмой, а теперь на несколько недель до переезда в дворец Уайтхолл ставший королевской резиденцией, в ее честь раздался артиллерийский залп и «все люди в Сити возликовали».

Нам неизвестно, о чем думала Елизавета, вступая во второй раз в крепость. Но, обернувшись к окружавшим ее спутникам, она произнесла: «Некоторым пришлось низринуться от правителей этой земли до заключенных этого места, я же поднялась от пленницы этого места до правителя этой земли. Первое было следствием божественной справедливости, второе — Божьей милости...»

Возможно, она действительно была в этом убеждена, хотя ей часто приходилось говорить то, во что сама не верила. Однако, умышленно или бессознательно, она сказала правду: ее восшествие на трон оказалось Божьей милостью и для нее, и для исчерпавшего свои запасы государства, в котором, откровенно говоря, в то время царила полная неразбериха. В наследство от своей сводной сестры[4] новая королева получила страну, которая за двенадцать лет, прошедших со дня смерти ее отца, превратилась в третьесортную державу, придаток Испании. Пережившая унижения и в мире и на войне, Англия, которой управляли «дураки и авантюристы, чужеземцы и фанатики», испытывала недостаток во всем — в деньгах, оружии, людях и правителях.

Испанский король Филипп II, лишившись несчастной и нежеланной жены и страстно желаемого королевства, поспешил заверить в своей любви новую королеву. Однако до него дошли слухи, что в Англии приобретает все больший вес хитрый политик сэр Уильям Сесил — представитель набирающего силу среднего класса, состоящего из мелкопоместного дворянства. Во Франции Генрих II бестактно провозгласил жену своего сына, Марию Стюарт, королевой Англии и призвал на ее защиту королевскую армию. Но на родине люди в надежде, близкой к отчаянию, повернулись в поисках спасения к третьему и последнему потомку Генриха VIII — Елизавете.

И если в королевстве еще были те, кто, подобно Марии Тюдор, верил — или притворялся, что верил, — в то, что Елизавета не принадлежала к династии Тюдоров, а была незаконным отпрыском королевского музыканта Марка Смитона, то молодая женщина двадцати пяти лет, в пурпурном бархатном одеянии с горностаевой пелериной, вскоре заставила их забыть об этих нелепых слухах. Хотя ее мать и получила прозвище «потаскухи», Елизавета слишком напоминала своего отца и деда, чтобы быть внебрачным ребенком от придворного музыканта.

От Генриха VIII она унаследовала рыжие волосы, властный характер, любовь к роскоши, музыкальный талант, удивительный подход к людям и большую часть той энергии и ловкости, которыми отличался ее отец до того, как болезнь поразила его блестящий ум и отменное тело. От матери, о которой она ни разу в своей жизни ни с кем не говорила, ей достались темные глаза и, возможно, часть того темперамента, что сделал Анну Болейн самой известной кокеткой королевства. А от своего деда, скупого и жадного Генриха VII (столь прочно заложившего фундамент династии Тюдоров, что ни расточительное сумасбродство его сына, ни фанатизм внучки-полуиспанки — хотя они и разрушили само здание — не смогли его поколебать), она унаследовала осторожность, расчетливость, целеустремленность, тонкое искусство лицемерия и нос с горбинкой.

Находившаяся на грани полного банкротства, Англия достигла одного из тех поворотных пунктов истории, когда кризис, как и при некоторых болезнях, не может длиться долго — пациент либо пойдет на поправку, либо умрет. В тот момент, казавшийся отчаянным, уже произошли три важных и существенных изменения. Наконец-то утихло сжигавшее страну в течение пяти веков желание завоевать Францию. Ужасные муки антиклерикального мятежа почти закончились, и Генрих VIII не только разогнал епископов, преданных папе, но и разграбил монастыри. Таким образом, впервые после завоевания Англии норманнами она была полностью свободна от Европы. Возможно, она была и без гроша, но зато принадлежала только самой себе.

Елизавета либо сумела это понять, либо почувствовала интуитивно, но была решительно настроена следовать этому курсу и остаться на троне. Для этого ей были необходимы две вещи: мир и время. И в соответствии с этим она тщательно выбирала министров — самым дальновидным ее выбором оказался У. Сесил. Принимая корону, она назвала себя «абсолютной англичанкой». И это была правда. В ее венах текло больше английской крови, чем в любом другом правителе со времен Гарольда[5]. Как и ее страна, Елизавета была свободна от чужеземной крови и иностранного влияния. В этом великом высказывании было одновременно и самовосхваление и обещание.

К счастью для нее и для Англии, две великие римско-католические державы, Франция и Испания, были беспощадными соперницами, и Елизавета много лет использовала это противоборство с истинно женским коварством, постоянно натравливая их друг на друга. Когда Мария Стюарт и Франция становились слишком опасными, она внушала надежду на брак с одним из кузенов Филиппа II из австрийских Габсбургов. Когда Филипп, однажды уже предлагавший ей вступить в брак, наконец разгадал ее хитрость, она немедленно стала поощрять французских поклонников. Ни один мужчина-монарх не смог бы выбраться из подобной ситуации, не вступив в войну, но так уж сложилось, что женщине удалось выиграть время, в котором она и ее страна так отчаянно нуждались, пока наконец маленький остров не стал достаточно сильным для того, чтобы ни один проклятый иностранец не мог его завоевать.