Книга Ампула Грина - Владислав Крапивин

— Меня интересует не казенная формулировка, а, так сказать, истинные мотивы… если можно.

И тут у Валерия выскочило — неожиданно для самого:

— Видать, рылом не вышел…

Он тут же струхнул, но зам. декана никак не отнесся к его словам. Дернул плечом и повернулся к девице:

— Евгения, не скрипи ты своим маникюром по шторе! Мороз по коже…

Девица Евгения сделала губами «пф-ф», скакнула с подоконника и, обойдя Валерия, застучала каблучками-шпильками к выходу.

Тогда зам. декана глянул с некоторым любопытством:

— А почему вы, собственно, не вышли… этим самым? Вполне достойная у вас внешность. Вон, даже Евгения, занервничала… Кстати, это наша секретарша…

Валерий позволил себе слегка пожать плечами. Он не был готов к такому стилю общения. А что касается «достойной внешности», то Валерий знал: он далеко не красавец. В меру скуласт, в меру курнос и не в меру пухлогуб. Этакий русоголовый механизатор с плаката «Сельское хозяйство Империи — одна из генеральных линий программы Регента». Правда без присущей деревенским жителям широкоплечести.

Зам. декана вдруг сказал:

— Да вы присаживайтесь… курсант…

— Благодарю… — Валерий отодвинул от стола конторский стул, сел на краешек. «Счетовод» между тем все же разорвал пакет, вынул листки, пробежался по ним очками и, кажется, не нашел там ничего интересного.

— Значит, вы не служили в армии…

— Да, я предпочел альтернативную службу.

— Какую именно?

— Был санитаром в госпитале ветеранов, потом в отделении детской онкологии…

— Ну и… не выдержали? — сочувственно спросил зам. декана.

— Не в этом дело. Просто объявили внеконкурсный набор в училище… ну и вот…

— Но как же вы, человек, не приемлющий армейских порядков, решили вдруг поменять гражданскую жизнь на казарму? Вам и оставалось-то всего ничего…

— Дело не в казарме, а в специфике. Сказали: «Училище спасательной службы». Воевать и спасать — разные дела.

— Вы пацифист?

— М-м… думаю, что не всегда.

— Вот как… Простите, а вы верующий человек?

— М-м… в принципе да. Только…

— Что «только»?

— Ну… не ортодокс. А какое это имеет значение?

— Да так, к слову… Ума не приложу, что же с вами делать… — У зама было лицо, как у младшего бухгалтера, который запутался в годовом отчете. — И Евгения куда-то провалилась…

— Я здесь, профессор! — за спиной Валерия опять застукали шпильки. Секретарша обошла его и встала рядом с замом. (Надо же — профессор!)

— Женечка, мне кажется, надо позвонить в Павлоградское, уточнить ряд вопросов.

— Я позвонила, Илья Ильич.

Профессор Илья Ильич с надеждой вскинул на нее очки:

— И что?

— Илья Ильич, это Глухов …

— О, Боже… — лицо профессора изменилось. «Бухгалтерскую» муку смахнуло крыло явного облегчения. В профессорских очках теперь читалась фраза: «С этого надо было начинать»…

Глава 2

Может быть, правда, с этого следовало начать?

С недавнего разговора, который завязался у Валерия и его однокурсника — Марата Меркушина, отличника и красавца. С некоторых пор Меркушин непонятно почему тянулся к Валерию. Странно даже: этакий лидер, гордость курса, чемпион губернии по виндсерфингу — и вдруг ищет дружбы у середнячка Зубрицкого (у того и заслуг то лишь победа в конкурсе рефератов по нетрадиционной топографии; тема — «Развертка несовмещенных поверхностей в ограниченной области четырехмерного континуума»; ее, кстати, почему-то сразу засекретили). Впрочем, Валерий не сторонился Меркушина, Марат был умный парень…

Ну, вот, столкнув последний экзамен второго семестра, шли они, довольные жизнью, от учебного корпуса к общежитию и решили «слинять на сторону», заскочить в кабачок «Четвертая бочка», слегка отметить начало каникул. Командиры смотрели на такие вольности сквозь пальцы, особенно когда сессия позади.

Кабачок был в укромном переулке, позади заросшего сквера. Путь лежал вдоль заброшенных газонов. На плиточном тротуаре, привалившись к штакетнику, сидела сморщенная бабка в немыслимых лохмотьях, с пластиковой миской у рваных зимних башмаков. Подняла к двум курсантам слезящиеся глазки, зажевала скомканными губами. Валерий зашарил в кармане форменных брюк, выгреб горсть мелочи (только что выплатили стипендию за летние месяцы, вперед). Высыпал монеты в миску. Бабка сильнее зашевелила ртом, Валерий разобрал слово «сыночек»…

Когда отошли, Марат снисходительно спросил:

— Это было в плане спасательных мероприятий или по зову души?

— Не знаю… Просто жаль стало старуху.

— Напрасно, — сказал Марат с добродушной усмешкой. — Чувства надо экономить. В том числе и жалость. Она должна быть целенаправленной.

— Это как?

— В смысле, что жалеть надо тех, кто вписывается в систему.

— «Чтоб понять тебя, мой милый, нынче нету моей силы»… — сказал Валерий фразу из популярной песенки. — Какая система?

— Такая. Каждая живая особь должна быть полезна структуре, в которой она существует. В нашем случае — Империи. Осуществлять гармоничное взаимодействие личности и общества и тем оправдывать свое право на существование… А у этой бабки в чем польза бытия? — Не поймешь, говорил он дурачась или всерьез.

Так же полунасмешливо (и спрятав раздражение) Валерий ответил:

— Для Империи пользы тут, наверно, никакой. Польза только для самой этой бабки. Все-таки живой человек.

— А что это за жизнь? Зачем?.. Ну, придет она с твоей мелочью в питейную лавку, наскребет на четвертинку, сядет за поленницей, выхлебает, закусит корочкой…

— Ну и что? — сказал Валерий совсем уже серьезно. — Выхлебает, закусит, ощутит хоть на пять минут какую-то теплоту в своей незадавшейся жизни. Может, вспомнит что-то хорошее. Все-таки радость для человека, если другого ему не осталось…

Меркушин опять поулыбался. Спросил мягко и снисходительно, как неопытного младшего брата:

— Но ответь: сам-то такой человек — он зачем?

— Мы едем по кругу, коллега, — тем же тоном отозвался Валерий. — Зачем кому?

— Обществу.

— Мне кажется, любой имеет право на жизнь независимо от степени своей общественной значимости, — сформулировал Валерий наукообразную фразу. — Живет потому, что он родился. Лишь бы не мешал жить другим. Каждому положен кусок хлеба и глоток солнца…

— Ну да. Как говорится, «всякое дыхание хвалит Господа»…

— А разве не так?