Книга Ключевой момент - Лидия Лукьяненко

— Колготки с бабочками? — недоуменно повторил отец. — При чем здесь колготки? Она же платье порвала…

— У Изольды самые красивые платья во дворе, — сказал брат, который, похоже, быстрее взрослых сообразил, в чем тут дело. — А у нашей Машки только мои старые штаны.

— Это еще почему? — удивился отец. — Ты что, не можешь дочке нормальную одежду купить? — сердито спросил он у мамы.

— У нее есть праздничное платье, — оправдываясь, сказала мама. — А во дворе, чтобы в песочнице играть и по деревьям лазить, можно и в штанах гулять. Она же у нас как мальчишка. Все равно испачкает и изорвет. И растет так, что трусов да маек не напасешься. Зачем деньги тратить? Лучше к осени пальто новое справить.

Отец, казалось, поостыл. Во всяком случае, я поняла, что бить меня уже не будут.

— Ну-ка, принеси ее платье, — велел он маме.

Мама послушно принесла мое новое, белое в крупный красный горох, платье. Я надевала его всего два раза: на новогодний утренник в заводской Дом культуры и на первомайскую демонстрацию, куда нас брали с собой родители.

— Возьми свое платье, — сказал мне отец, — и отдай его Изольде. Иди.

Большего наказания для меня он придумать не мог. Я взяла свое единственное нарядное платье и, глотая слезы, понесла его в двадцать седьмую квартиру.

Дверь открыла ее мама. Она была так же не похожа на мою маму, как мой папа на космонавта. Она стояла передо мной в роскошном шелковом халате, статная и строгая. Изольда, тоже в хорошеньком пестром халатике, была тут же, рядом с матерью. Ее вьющиеся волосы были распущены. Я впервые видела ее без бантов. И от этого она показалась мне еще более красивой.

— Вот, — тихо произнесла я, — это вместо того, испорченного. Прости меня, пожалуйста, я больше так не буду, — выдавила я наконец слова, которые мне велел сказать отец.

Лицо Изольдиной мамы смягчилось, и я заметила, как они с дочкой переглянулись.

— Входи, — сказала ее мама, и хозяева расступились, пропуская меня вперед.

Я послушно прошла в комнату. Квартира Изольды была такой же, как наша, но выглядела совсем иначе. Все здесь было дорогим и красивым — большой красный ковер, раскладной диван, кресла и нарядный розовый абажур. Телевизор у них был цветной. Ни у кого из наших знакомых не было цветного телевизора. Я знала, что это очень дорого.

Окинув пораженным взглядом все это великолепие, я повернулась к Изольде, продолжая держать платье на вытянутых руках.

— Это тебе, — повторила я.

— Тебя наказали? — с ласковой улыбкой спросила ее мама и присела на диван.

Я кивнула.

— И велели отдать тебе свое платье Изольде?

Я снова кивнула.

— А тебе не жалко?

Я мужественно покачала головой.

— Ну что ж, — ее мама снова улыбнулась и привлекла Изольду к себе, — я думаю, что моя дочь приняла твои извинения. Правда? — спросила она Изольду.

Та кивнула и подошла ко мне.

— Не переживай. Мама все зашила. Почти ничего не видно, — успокоила она меня. — А платье твое — красивое. Почему ты его не носишь?

— Я на утренник надевала, — ответила я. — Но оно без колготок не такое красивое…

Потом тетя Галя, так звали маму Изольды, поила нас чаем с вареньем и мы долго сидели за столом, пока за мной не пришел мой отец. Он чувствовал себя крайне неловко в таком богатом доме, да еще и после моего проступка. Топтался, краснел и извинялся за меня. Тетя Галя, смеясь, сказала ему, что я раскаялась и сделала выводы. Хозяева проводили нас до порога, а потом случилось нечто невероятное. Пока я застегивала сандалии, тетя Галя с дочкой зашли на минутку в комнату, и на прощание Изольда протянула мне что-то завернутое в синий полиэтиленовый пакет.

— Вот, возьми. Это тебе!

Я развернула и обомлела, обнаружив в пакете новые белые колготки в мелкий красный цветочек, точно такие же, какие я увидела на ней в первый день нашего знакомства.

— Мы с мамой решили, что под твое платье как раз подойдут.

Я онемела от счастья, не в силах вымолвить хотя бы слово. А отец за моей спиной раздосадованно крякнул.

— Бери, бери, — подтвердила тетя Галя и сложила в тот же пакет мое платье.

— Спасибо, — прошептала я, боясь, что вот-вот расплачусь.

— Бери, — повторила Изольда. — У меня таких много. Папа присылает.

Мой отец покраснел еще больше. Он не мог принять столь щедрый дар, но и не мог отказаться от него, потому что не хотел обидеть таких великодушных людей. Смутившись, он долго благодарил тетю Галю и уверял ее, что готов выполнить любую мужскую работу по дому, какую только нужно, пока их папа служит стране. И чтобы она обращалась к нему в любое время дня и ночи…

Эти колготки стали моей первой воплотившейся в действительность мечтой. Я берегла их как зеницу ока. Перед сном я доставала их, разворачивала и представляла, как я выхожу в них во двор и все смотрят на меня с тайной завистью и восхищением. Или как мы с Изольдой, обе в красивых платьях и в белых колготках, идем по улице, а все на нас заглядываются. Я ни разу даже не отважилась примерить их. У меня не было достойных такой красоты туфелек. Вот когда мне их купят…

Все приходящие праздники казались мне недостаточно важными, чтобы я надела свое сокровище. И я все откладывала и откладывала тот момент, когда можно будет их обновить. А когда я наконец решилась это сделать, они оказались мне безнадежно малы. Тем не менее благодаря колготкам у меня были целые вечера подлинного счастья. И еще я сделала важный вывод: никогда и ничего нельзя откладывать на потом.

Мой поступок имел и другие последствия. Мы стали дружить с Изольдой. По-настоящему крепко дружить. Это когда на всю жизнь. И еще. Через какое-то время мой отец получил премию и повел меня в магазин. Все полученные деньги он истратил на мою одежду. И пускай купленные в нашем магазине простые вещи не шли ни в какое сравнение с прекрасными нарядами Изольды, у меня появились добротное шерстяное синее платье, красная вязаная кофта и юбка в складку, несколько пар простых темных колготок и новые черные туфельки. У меня еще никогда не было столько новой одежды сразу. Я сидела на своей кровати и, не веря глазам, трогала приятно пахнущие магазином обновки. А мама с папой смотрели на меня и улыбались. И брат улыбался. Чувство зависти всегда было чуждо ему.

— Вот, Маша, — сказал папа, — теперь у тебя полный гардероб. Носи эти вещи и береги их. Надо отвыкать от привычки лазить по заборам, ты же девочка. Бери пример со своей подруги. Когда девочка чисто и аккуратно одета, на нее и смотреть приятно.

Я не могла даже говорить от переполнившей меня благодарности, только глупо улыбалась и кивала. После этого я еще больше полюбила мою Изольду, ведь все лучшее в моей жизни произошло после ее появления.

…Мне было двенадцать, когда я впервые по-настоящему влюбилась. Митька, закадычный друг моего брата, жил в нашем дворе. Произошло это не вдруг, как гром среди ясного неба, — просто появилось понимание, что я его люблю. И всегда любила. Даже когда он дразнил меня Муркой-Буркой. Мне казалось, что я люблю его с самого детства и никогда не смогу полюбить никого другого. Я еще не до конца осознала это, но уже была счастлива. И с каждым днем мое счастье росло, ширилось и в конце концов затопило все пространство. От этого всеобъемлющего чувства жизнь стала удивительно радостной. Я все время улыбалась и летала, словно на крыльях. Время сомнений и страданий, неизменных спутников любви, еще не пришло. Я просто была счастлива, оттого что влюбилась. Когда я видела Митьку, мое сердце стучало часто-часто. Я глупо улыбалась в ответ на его незначительные обычные слова и, казалось, немела. Он не замечал моего состояния. То есть, может, и замечал, но не принимал это на свой счет. Все-таки он знал меня всю жизнь, с тех пор, когда я еще была двух- и трехлетней сопливой девчонкой. Он не обращал внимания на происшедшие со мной перемены. А я изменилась. Я четко понимала это. Но изменения эти были скорее внутреннего характера. Я уже ощущала себя взрослой, внешне оставаясь пока ребенком. Хотя нет, внешне я тоже изменилась, но, увы, не в лучшую сторону. За последний год я очень выросла и стала выше всех в классе. Раньше Изольда была немного крупнее меня, выше и полнее, а теперь я переросла ее почти на голову. И еще я стала ужасно худой — прямо суповой набор. Ноги длинные и тонкие, как палки, шея тоже длинная и худая, как у гуся. О лице лучше вообще не говорить. Правда, и другие девчонки в нашем классе выглядели не лучшим образом. Мы стали словно стая гадких утят или большеротых прыщеватых лягушек. Только Изольда оставалась среди нас по-прежнему белым лебедем. Те же гофрированные банты на высоко завязанных хвостах, те же нарядные платья. Даже форма у нее была не такая, как у всех, а сшитая на заказ. Что же касается кружевного передника, то он вообще был пределом мечтаний всех школьных модниц. Изольда, как всегда, несла себя королевой. Прозвище «дочь космонавта» прочно закрепилось за ней, и она гордилась этим. Хотя так ее называли только за глаза, а в лицо — по имени, по полному имени, а не сокращенному, как меня. Со мной она дружила, как и прежде. Это была дружба Дон Кихота и Санчо Пансы. На моем фоне она выглядела еще более привлекательно. Все наши мальчишки были тайно влюблены в нее, а меня обзывали «каланчой» и «шпалой», поскольку я была выше всех своих одноклассников. Изольда меня никогда не защищала, только говорила: