Книга Шехерезада - Энтони О'Нил

Старый монах с обычной для себя живостью отделился от каравана в окраинном районе Мухавваль и, обдуваемый крепким ветром, зашагал, тяжело дыша, опираясь на суковатую палку, по направлению к Круглому городу, центральному району Багдада, обнесенному стенами. Теодред рассчитывал получить аудиенцию у Гаруна аль-Рашида, надеясь, что искренность и сила убеждения послужат ему беспрепятственным пропуском. «Халиф, безусловно, не выгонит „книжника“, проделавшего такой долгий путь. Разве с другими монахами-пророками вроде несториан[10] из Даяр-аль-Аттика не советуются в Багдаде по каждому мало-мальски серьезному поводу, начиная от снаряжения боевых кораблей и заканчивая выбором места для самого города? Разве христиане не занимают высокие посты в правительстве, не пользуются доверием, выступая в роли казначеев и личных лекарей?» — думал Теодред.

Старый монах слышал о Баб-аль-Дахабе — дворце Золотых Ворот — с успевшим войти в легенду зеленым куполом, увенчанным бронзовым всадником, копье которого, по слухам, в рискованные моменты указывало в ту сторону, откуда грозила опасность. Заметив маячившую вдали постройку, отвечавшую описанию, он миновал тюрьму, перешел крепостной ров по мосту, приблизился к вооруженному стражу, и со всем возможным для его физического состояния пылом потребовал пустить его во дворец для беседы с халифом по делу, не терпящему никаких отлагательств. Добродушный страж, от души напившийся шербета и видевший перед собой просто-напросто эксцентричного старика, со смехом объяснил монаху, что дворец далеко, он же стоит перед Сирийскими воротами — одной из четырех сторожевых башен в могучей крепостной стене, — а резиденция повелителя правоверных теперь находится не во дворце Золотых Ворот, а в аль-Хульде, дворце Вечности, в Круглом городе, на восточном берегу Тигра.

— А… сегодня… халиф… у себя в резиденции? — с трудом выдавил Теодред по-арабски.

— Повелитель правоверных, да прославит его Аллах, сегодня встречает чужеземного государя. Процессия скоро прибудет в аль-Хульд.

— Какого чужеземного… государя? — Теодред вздернул лохматые брови.

— Шахрияра из Астрифана.

— Что это за Астрифан?

— Царство в аль-Хинде[11].

— Тот самый… царь-сказитель? — спросил Теодред, все больше волнуясь, отчего его язык сильнее заплетался, так что слова приходилось повторять по нескольку раз.

— Должно быть, ты, старик, имеешь в виду его жену, — сочувственно предположил страж. — Ее именуют царицей сказителей.

— Царицей… — запнулся Теодред. — Кто такая? Как ее зовут?

— По-моему, Шехерезада.

— Шехерезада… — Монах впервые произнес это имя, причем с поразительной четкостью.

Теодред задумался, взгляд его застыл. Значит, «сказитель с Востока» — царица. Из Индий[12]. Только что прибыла в мирный город. Ее вот-вот похитят, и он, Теодред, сорванный с места полученным доказательством, явился как раз вовремя, чтобы предотвратить трагедию. Его вдохновил сам Господь. Он как ангел, принесший Святому семейству совет бежать[13].

Страж указал кратчайшую дорогу к аль-Хульду — к северу вокруг стен Круглого города, через квартал Харбийя, где живут военачальники. Теодред, задыхаясь, немедленно поспешил, нащупывая скрюченными пальцами спрятанный глубоко под рясой священный пергамент, припоминая второе четверостишие:

Когда мирный город обнимет кровавая туча, В чем даю вам обет, Сказитель рассеется в солнечный лучик, Вот он есть, а потом его нет.

С самого отъезда из Катаньи он без конца жевал лавровые листья[14], надеясь получить откровение, которое бы прояснило пророчество, но видел только кровь, пыль, насекомых.

Глава 2

ак часто бывать в этом городе и теперь войти в него впервые…

Девятнадцать лунных лет назад царь впервые жестоко ее изнасиловал, исцарапал ногтями, избил до синяков, облил еду купоросом, с энтузиазмом суля немедленную казнь после соития. Девятнадцать лет назад она, лишенная девственности, обнаженная, дрожащая, вся в крови, улыбнулась пухлыми губами без всякого намека на притворство и попросила, словно никогда не репетировала эту фразу:

— Позволь рассказать тебе одну историю…

Минуло почти двадцать лет с тех пор, как она начала вязать переплетающиеся нити, постоянно незаметно поучая царя, развлекая, потворствуя его желаниям, укоряя рассказами о милосердии, стараясь заставить его сдаться так, чтобы он принял отступление за победу.

На протяжении тех трех магических и ужасных лет, когда она изо всех сил старалась его соблазнить, переносясь вместе с ним по ночам на край земли, с гор Каф на синие моря Кулькум, от ворот Китая в Царство небесное, они чаще всего бывали на людных улицах Багдада. Пользуясь сведениями, подслушанными у купцов и бродяг, своим собственным интуитивным сказочным даром, она выстроила фантастический город с сотнями сверкавших дворцов, тысячей высоких минаретов, десятью тысячами солдат с отполированными копьями, миллионом распускавшихся цветов, источавших разнообразные ароматы, с врезавшимся в него могучим Тигром — янтарной струей меж двумя огромными грудями. Крушения иллюзий нельзя допустить.

Встречать царский караван был отправлен визирь Фадль ибн-Рабия, ожидавший на окраине города, пока халиф совершал утренние ритуалы, наблюдал за последними лихорадочными усилиями по украшению пути, которым предстояло следовать торжественной процессии. Наконец примчался гонец с сообщением, что можно выступать. Царь Шахрияр сел на коня, Шехерезада заняла свое место в кроваво-красном паланкине, установленном на спине слона-альбиноса, и они, оставив караван за пределами города по соображениям безопасности, с немногочисленным сопровождением — сорок верблюдов, тридцать лошадей, оруженосцы, евнухи, барабанщики, лучники, копьеносцы, павлины, — лениво двинулись вниз по склону Хорасанской дороги к аль-Хульду, постепенно набирая скорость. Из мечетей и с рынков хлынули ликующие толпы, подгоняя их жадными взглядами и радостными криками.