Книга Прощай, пасьянс - Вера Копейко

После того путешествия Степан Финогенов стал по-настоящему богатым купцом. Привез он невиданные шелка, веера, которых здешние дамы и видеть не видели. Много чего еще. Вот сейчас он скинет с плеч жены соболью шубку, а за ней — платье с кружевным воротником, и будет она лежать перед ним в рубашечке китайского шелка, который белее январского снега. Как же изумрудный цвет ее глаз и рыжие волосы подходят к белому, словно свежей сметаной обмазанному телу, восхищался Федор всякий раз, когда смотрел на жену.

Соболья шубка сама собой соскользнула с плеч, стоило Федору тронуть ее. Он опустил Марию на перину из гусиного пуха — самого нежного пуха, набранного от диких гусей, которых он сотнями стрелял на пролете за речкой Лалой. Каждую весну птицы возвращались из теплых мест, чтобы вывести потомство в северном краю, тучами, а не просто стаями летели они. Небо темнело от птиц, стон стоял над полями от их криков. Сколько мяса запасали местные люди в такие дни! Солили, вялили, чтобы зимой вспоминать с благодарностью природу, одарившую их таким добром. А кое-кто вывозил битых гусей в Москву и Питер, продавал почитателям дичи.

Федор взглянул на Марию, и его губы сами собой разошлись в улыбке. Какая легкая Мария, даже перина не просела под ней. Она и сама-то словно пушинка.

Мария застонала и потянулась руками к Федору. Она обвила его руками за шею:

— Милый, милый мой. Люби меня…

— А ты верь, Мария. Верь, как я. Тогда Господь пошлет нам наследника.

Она закрыла глаза, чувствуя, как они наполняются слезами. Любовь Федора она ощущала всем сердцем, всей душой. Да, да, все будет так, как он говорит. Она еще крепче зажмурилась, отчего ресницы стали похожи на двух мохнатых гусениц, которых она собирала летом с листьев черной смородины. Ее губы раздвинулись, он уловил в них призыв. Со свойственной мужчине уверенностью Федор сказал:

— Я знаю, ты думаешь так же, как я.

Она почувствовала на себе его тяжесть, от которой у нее всегда заходилось сердце. Она открыла глаза и увидела на его груди белый грубый шрам. Мария кончиками пальцев прошлась по нему. Федор поймал ее пальчики и крепко стиснул.

— Ты мне нужна, Мария. Только ты мне нужна. Понимаешь? Я никогда не расстанусь с тобой, никогда. Что бы ни было в нашей жизни.

Она почувствовала, как у нее перехватило дыхание.

Она больше не сомневалась, что все сделала правильно. Иначе она не могла поступить.

И как человек, который принял решение, давшееся ему с трудом, Мария испытала прилив желания. Радостная волна подхватила ее, она отдалась ей вся, она качалась на ней, она взлетала вверх, потом падала в невероятные глубины, едва справляясь с собственным дыханием.

А потом наступил покой. Она лежала на плече Федора и не думала ни о чем. Она лишь слушала его ровное дыхание.

2

Федор Финогенов завершал дела, готовясь к дальнему путешествию. Стоило подумать о том, на что он замахнулся, как сердце его отзывалось тотчас — бухало в груди так громко, что уши закладывало. Не так ли было у батюшки перед походом его в Китай вместе с русским караваном? Но нет больше на свете Степана Финогенова, поэтому не спросишь. Впрочем, без всяких вопросов ясно, что в жизни каждого мужчины должна быть своя великая и важная экспедиция. Оторвавшись, как говорят, от своего корыта, повидав иные страны и иных людей в них, он и сам становится другим.

Вот именно, вздохнул Федор. Другим. Если бы отец его не попал в тот караван, то и он, Федор, не собирался бы сейчас в Америку. Сделать-то все можно, если захотеть, но самое главное — знать, чего захотеть.

После Китая отец стал учить своих детей грамоте.

— Не только парни должны уметь считать, но и девки, — заявил он, когда вернулся из Китая. — А то вдруг с приданым кого из вас возьму и обману! — Степан Финогенов хитро ухмылялся.

Вначале сестры думали, что отец шутит, но, когда в доме появился учитель, приумолкли. Что ж, батюшка оказался прав. Науки им пригодились. Они узнали, что мир тянется гораздо дальше, чем река Лала, которая впадает в речку Лузу, а та, в свою очередь, — в реку Юг, которая все эти воды выносит в Северную Двину, а уж та выплескивает их в Белое море. Сестры Финогеновы не высматривали женихов на своей улице, обе вышли замуж в Питер и довольны жизнью. Не обманул их батюшка и с приданым, но заставил все сосчитать. Предупредил он и их мужей, что его дочери не какие-нибудь доверчивые дурочки из темного леса, а грамотные, они знают, что такое вексель и как с ним следует обходиться.

Не было бы той поездки, не повез бы Степан сыновей — Федора и Павла — в Париж, не попали бы они никогда в жизни к стенам Нотр-Дам, собора Парижской Богоматери. А значит, не увидел бы Федор Марию, которая стала его женой.

Сердце Федора дернулось, сладостная боль охватила грудь. Мария, золотовласая Мария. Счастье его на всю жизнь.

Но если бы не открывшийся мир с его разнообразием во всем, едва ли осмелел бы отец поменять завещание, которое переходило неизменным от дедов. По которому он сам, Степан Финогенов, первенец в семье, стал самым богатым из всех братьев.

— В Китае, — однажды сказал он Федору, — молодость, сын мой, кончается тридцатью годами. Там даже печальные стихи про это сочиняют. — Он усмехнулся. — Толмач, который состоял при нас, рассказывал, что если китаец не успел до этого возраста нарожать детей, то после — опасное дело… А ну как уроды явятся на свет? — Он многозначительно посмотрел на сына. — Так вот я и подумал…

Отец такое придумал… Теперь из-за этой придумки все чаще печаль сжимала сердце Федора. Тяжкая забота давила плечи, не позволяла во всей полноте насладиться жизнью. Надо было избавить себя от заботы, а для этого отыскать верный путь.

Можно было бы тоже, как отец, отправиться в Китай. Но сейчас все реже ездили купцы на Восток. Нынче с большим интересом заглядывались в другую сторону, на запад. Путь короче и выгоды больше.

Федор бывал уже в северных странах, видел Швецию, Голландию, Францию. Возил туда свой товар и привозил чужестранный. Хорошо шла торговля льном и рожью. А европейские ткани и кружева, вина и сладости пришлись по вкусу в России.

Но в последние годы он все больше торговал мехами. Хорошо брали у него куницу, а не только соболя. Размером она с домашнюю кошку. Шерсть, конечно, помягче, чем у соболя. Самая темная — на спине и на боках. Хороша зверюшка в лесу — заметна. Метнется в зелени елок и сосен желтое пятнышко — это, значит, перескакивает куничка на другую ветку, а желтое пятнышко на горле выдает ее. Любимые места — дремучая тайга.

Но соболь, конечно, всем мехам царь. Он уже давно на троне. Промышленники рассказывают, что еще Ермак Тимофеевич отправлял в Москву 2400 соболей в год, а это было почти двести лет назад. Из России в Австрию уходило в ту пору больше сорока тысяч шкурок.

Краше всех мехов для Федора соболий мех. Он сам умеет снимать шкурки чулком и выделывать, хотя это трудное и мало кому доступное занятие. Надо, чтобы шерсть не скаталась, а соболий волос мягкий, нежный, если испортишь, то ничем не поправить. Только выбросить. Конечно, иностранным купцам выгоднее покупать их сырыми, невыделанными, такие шкурки намного дешевле. Но Федор знал, что когда умеешь выделывать сам, то даже лапки идут в ход — продаются отдельно и недешево. Превосходные шапки получаются, теплые, на любой северный мороз хороши. А можно опушку из лапок к теплой одежде пришить. Мездра соболья крепка в носке, да и шерсть тоже долго не вытирается.