Книга Лукреция Борджиа - Женевьева Шастенэ

Двадцатичетырехлетний «кардинал-племянник», подвергающийся нападкам со стороны косной администрации Папского государства и прожорливых мятежных князьков, для начала должен показать, на что он способен. Он сделал это незамедлительно: один дворянин из Асколи убивает тирана города, чтобы занять его место, и тут Родриго самолично захватывает «госса» (крепость) и отправляет мятежника в Рим под надежной охраной. Столь энергичный дебют «восполняет то, что он слишком молод», чтобы стать вице-канцлером, и он занимает этот пост, как раз оказавшийся вакантным. Вице-канцлер — один из наиболее почитаемых сановников после папы: он несет ответственность за внутреннюю организацию Ватикана, а также является главнокомандующим и комиссаром всей армии Папского государства. Столь почетное место достается Родриго, хотя на него претендовал еще и кардинал д'Эстутвиль. Родриго всего двадцать пять лет.

Лоренцо Медичи одобряет такую семейственность, поскольку, утверждает он, «никто не бессмертен, и папа может полагаться лишь на то, на что следует полагаться. Его благородство не является наследством, он может оставить после себя лишь почести и блага, коими наградит своих близких»11.

Время настало: не прошло с тех пор и шести недель, как 21 июля 1458 года приступ подагры поразил Каликста III. Свечи горят днем и ночью, и на их фоне начинается его по-испански пышная агония. Родственники, приближенные и его духовник вполголоса читают псалмы. В то время как папа лежит на смертном одре, отрезанный от мира, в курии вспыхивает восстание оппозиции, в городе начинаются беспорядки.

До сих пор Родриго преуспевал во всем и не наживал себе врагов, в отличие от своего старшего брата, который добился высоких званий и должностей, лишь вызывая всеобщую ненависть. Итак, Педро-Луис вынужден пуститься в бегство под прикрытием младшего брата. Родриго, посадивший его в Остии на корабль, отплывающий в Испанию, возвращается в Рим, где уже разгорелся народный гнев против всего испанского. В резиденции вице-канцлера мятежники высаживают двери, выбрасывают мебель из окон. Родриго, невозмутимо наблюдавший за опустошительным набегом, хладнокровно вступает в беснующуюся толпу, подняв руку для благословения. Защищенный не столько пурпурной мантией, сколько своим авторитетом, он инстинктивно делает жест, необходимый для того, чтобы усмирить застывшую при виде такого мужества чернь, затем с таким же непоколебимым спокойствием он один, без сопровождения отправляется в Ватикан, чтобы быть рядом с дядей, Каликстом III, которого покинули родные и друзья и которого никак не возьмет смерть.

Новым наследником святого Петра в том же 1458 году становится Пий П. Своим избранием он обязан главным образом кардиналу Родриго Борджа и выражает ему свою благодарность, тем более что этот блестящий прелат, прекрасный оратор, храбрец и гуманист так ему напоминает его самого в молодости. За пятнадцать лет до того, как на голову Энеа Сильвио Пикколомини была возложена папская тиара, он получил из рук Фридриха III лавровый венок (фреска Пинтуриккьо воспроизводит эту сцену в Сиенском соборе) за сборник любовных стихотворений, написанных на латыни, «Chrysis». Еще более эротично его произведение «Евриал и Лукреция»: Евриал, придворный из свиты императора Сигизмунда, во время пребывания в Сиене влюбляется в донну Лукрецию; дама, несмотря на то что она замужем, отвечает на его страсть наперекор многочисленным препятствиям; они достигают любовного экстаза, однако за этой кульминационной сценой не последует продолжения. Евриал должен покинуть город, и Лукреция умирает от тоски.

После избрания папой он отказывается от своих сочинений. «Отрекитесь от Энеа, — любил повторять он, — и примите Пия II». Тем не менее он закрывает глаза на распутство своего неутомимого вице-канцлера до тех пор, пока тот, по его мнению, не начинает переходить дозволенные пределы и бросать тень на репутацию Церкви.

Несколькими годами позже, во время понтификата Павла II, Гаспаре да Верона набросает следующий портрет Родриго: «Он красив, лицо его приятно и улыбчиво, изъясняется он изящно и мягко. Ему достаточно бросить взгляд на красивую женщину, чтобы удивительным образом воспламенить в ней любовь и привлечь ее сильнее, чем магнит притягивает железо». И, на свою беду, кардинал Борджа охотно отвечал и на их призывы. Пий II, который в молодости любил повторять: «Я боюсь воздержания», призвал к порядку своего слишком горячего прелата.

Нам стало известно, — писал он, — что три дня тому назад несколько сиенских дам встретились в садах Джованни Бики и что ты, не слишком заботясь о своем достоинстве, пребывал с одной из них с часу дня до шести вечера, выбрав в качестве компаньона одного кардинала, который если не из почтения к апостольскому престолу, то хотя бы из уважения к своим летам должен был помнить о своих обязанностях. Нам сообщили, что там устроили неблагопристойные танцы, что там были всевозможные любовные соблазны и ты повел себя, как юный школяр. Из соображений приличия мы не можем уточнить, что именно там происходило, тем более что даже одно название этого уже является неподобающим твоему сану. Мужьям, отцам, братьям и прочим родственникам, в сопровождении которых прибыли юные дамы, вход был запрещен, так что вы получили полную свободу в увеселениях, в которых участвовали только вы и ваши приближенные, устроив танцы.

Наместник Иисуса не может не осуждать тебя. Ты, наш возлюбленный сын, возглавляешь епископство Валенсии, первое в Испании, ты также канцлер Церкви… Полагаемся на твой здравый смысл: разве пристало лицу с твоим саном играть в соблазнителя с юными дамами, посылать фрукты и вино той, которую ты любишь, и весь день думать лишь о всевозможных формах сладострастия12.

Это галантное приключение кого-то развеселило, у кого-то вызвало возмущение. В самом деле, подобное бесстыдство, когда перед носом мужчин были захлопнуты двери, за которыми резвились с их женщинами, могло вызвать лишь их гнев и желание мести. Празднество длилось четырнадцать часов, о нем судачили в Сиене и Петриоло, поскольку «в Баньи, — говорит в заключение опечаленный понтифик, — не счесть священнослужителей и мирян, так что ты стал притчей во языцех».

Бартоломео Бонатто, посол Мантуи, сообщил об этих увеселениях Федерико I Гонзага, уточнив, что речь шла о крестинах:

Мне не о чем больше поведать Вашей Светлости, разве что о том, что сегодня состоялось торжество по случаю крестин в доме местного дворянина, где крестными отцами были монсиньор Руанский (кардинал д'Эстутвиль) и вице-канцлер Родриго Борджа. Их пригласили в сад, они направились туда, и туда же была доставлена крестница. Все прекрасное, что только родит земля, было там, и то был прекрасный праздник, но никому, кто не принадлежит к духовенству, не удалось на него попасть…

Один насмешник, приглашенный на торжества, признается: «Черт побери! Если те, кто родятся здесь примерно через год, появятся на свет в таких же одеяниях, как их отцы, все они будут священниками или кардиналами».

Родриго попросил прощения у святого отца, и тот простил его: «То, что ты натворил, безусловно, не безгрешно, но, возможно, не столь предосудительно, как мне о том рассказывали».