Книга Пункт назначения - Москва. Фронтовой дневник военного врача. 1941-1942 - Генрих Хаапе

– Мы не судьи им, Вегенер! – резко оборвал его я. – Наша задача – помогать раненым! Как немцам, так и русским! Даже в том случае, если они убили одного из наших офицеров выстрелом в спину. А теперь, пожалуйста, опустите свой автомат!

Тем временем солдаты закончили рыть могилу и опустили в нее тело Штока. Саперными лопатками они быстро засыпали тело погибшего офицера рыхлой землей и, соорудив грубый березовый крест, воткнули его в могильный холмик. Вот и все, что можно было сделать для погибшего товарища. На крест водрузили стальную каску и повесили идентификационный жетон лейтенанта. Каска и жетон свидетельствовали о том, что здесь покоится лейтенант Шток, погибший в 21 год. Ничто на этой могиле не указывало на то, что юный лейтенант был прекрасным пианистом, что незадолго до того, как мы покинули Нормандию, своим исполнением «Лунной сонаты» во время мессы в часовне городка Литри он добился того, что заставил множество слушателей из нашего батальона забыть обо всем на свете. И вот всего лишь за какое-то мгновение лейтенант Шток был вырван из этой прекрасной жизни ужасной смертью. За то мгновение, которое потребовалось русской пуле, вылетевшей из ствола снайперской винтовки, долететь до его сердца…

До сих пор я не раз видел умирающих, которые хотя бы несколько минут находились на пороге смерти. Но еще никогда прежде жизнь человека из моего ближайшего окружения не обрывалась так быстро. Внезапная смерть Штока переключила мои размышления о себе самом на мысли о моих боевых товарищах. Теперь следовало раз и навсегда покончить с самокопанием! С этого момента я должен смотреть на войну глазами своих товарищей из 3-го батальона! Вполне возможно, что в будущем с нашим батальоном может произойти еще многое такое, что вытеснит из памяти воспоминания о юном лейтенанте Штоке и о его тонких красивых пальцах пианиста.

Мы проехали мимо горящего здания таможни, покинув тем самым Восточную Пруссию, и вступили на территорию Литвы (с 1940 года Литовской ССР в составе СССР). Многочисленные заграждения из колючей проволоки, в беспорядке опутавшие луга и поля, вскоре остались позади нас. Перейдя границу, мы оказались в совершенно другом мире. Разумеется, земля и ландшафт по обе стороны от этой возведенной людьми границы были такими же. Однако вместо красивых крестьянских дворов и ухоженных полей Восточной Пруссии мы увидели каменистые пашни, покосившиеся крестьянские избы и очень бедно одетых людей.

Для жителей приграничных областей война закончилась уже через какой-то час с небольшим после своего начала. И растерянные люди, находившиеся в явном замешательстве, уже начали робко выходить из своих укрытий. Эти литовцы наверняка видели развертывание советских войск в приграничном районе, однако они явно не ожидали, что мы сможем так быстро и внезапно их разгромить. К сожалению, у нас не было времени остановиться, чтобы поговорить с ними. Передовые отряды нашей пехоты продвинулись почти на пять километров в глубь территории противника, а наши танки, вероятно, уже глубоко вклинились на литовскую равнину, чтобы начать первую из многих операций по окружению врага. Противник, имевший большое преимущество в живой силе и технике, в панике отступал.[3] И мы должны были позаботиться о том, чтобы так было и впредь!

И подразделения наших люфтваффе были постоянно задействованы в боевых действиях, активно поддерживая наступление наземных сил. С прифронтовых полевых аэродромов один за другим взлетали боевые машины наших прославленных асов. Все утро мы смотрели, запрокинув голову, как над нами проплывали немецкие авиационные эскадры: басовито гудевшие бомбардировщики[4] «Хейнкели» и «Дорнье», проносившиеся с оглушительным воем истребители «Мессершмитты» и пикирующие бомбардировщики. Все они летели на восток, соблюдая идеальный строй, как на воздушном параде, словно не было в мире ничего проще, как заходить на обнаруженные вражеские цели над территорией, где все еще продолжались ожесточенные бои.

Неожиданно вдали мы услышали другое гудение, которое было нам незнакомо и которое становилось с каждой минутой все громче. Но даже в наши бинокли мы все еще не могли ничего рассмотреть. И вот в бреши в плотном слое облаков появились они: пять, шесть, семь русских бомбардировщиков! Наша походная колонна остановилась. Все бросились врассыпную, в поисках хоть какого-нибудь подходящего укрытия на обочине дороги. Пулеметчики залегли вместе со своими пулеметами на подходивших к самой дороге ржаных полях. И тут мы рассмотрели, что это были не тяжелые бомбардировщики, а небольшие, тупоносые монопланы и бипланы с усеченными крыльями, вероятно русские пикирующие бомбардировщики. Они пролетели прямо над нашими головами, однако, очевидно, не мы были их целью. Наши пулеметчики и зенитчики открыли по ним огонь. Тогда справа от нашей колонны русские пилоты бросили свои самолеты резко вниз. Примерно в двух километрах за нашей спиной, в тылу, мы услышали глухие разрывы сброшенных русскими бомб и увидели огромные клубы пыли и дыма, поднимающиеся вверх. Вот советские самолеты снова пронеслись над нашими головами на восток, но не в таком четком строю, как наши асы люфтваффе. Наша колонна продолжила свое движение на восток.

А вот и первые пленные! Каждый из нас пристально рассматривал их, стараясь узнать как можно больше о новом противнике. Их оказалось около пятидесяти человек, то есть примерно взвод. Русские были одеты в военную форму цвета хаки, на них были просторные гимнастерки, все солдаты оказались одинаково острижены наголо, у большинства из них были широкие невыразительные лица.

От находившейся недалеко от дороги крестьянской усадьбы донесся крик – это звали санитаров. Вместе с Дехорном и Вегенером я поскакал туда и увидел несколько гражданских и множество раненых русских солдат. Я оказал первую помощь пострадавшим, имевшим более серьезные ранения, и приказал Вегенеру заняться легкоранеными. После этого он должен был сообщить в санитарную роту о месте, где лежали раненые, а затем сразу же нагнать меня.

Оказалось, что в настоящий момент самым лучшим средством передвижения была лошадь. Я пронесся галопом вдоль дороги по полям и таким образом вскоре смог обогнать колонну и опять присоединиться к Нойхоффу.

Неожиданно со стороны ржаного поля, находившегося не далее чем в пятидесяти метрах впереди нас, раздались выстрелы. Над нашей головой просвистели пули. Нойхофф так резко осадил своего коня, что тот встал на дыбы. Все спешились. Адъютант Хиллеманнс и несколько наших бойцов, стреляя на бегу, бросились к ржаному полю. В высокой ржи завязалась рукопашная схватка, раздались резкие хлопки отдельных пистолетных выстрелов, замелькали приклады и послышались яростные крики. Первым изо ржи показался высоченный пехотинец из штабной роты. Все еще крепко сжимая за дуло и ложе свой карабин, он пожал плечами и отрывисто бросил: «Все кончено!» Приклад его карабина был густо забрызган кровью.

Нойхофф и я бросились к ржаному полю. На вытоптанной пашне лежали комиссар и четверо советских солдат. Их размозженные головы были буквально впрессованы в свежевскопанную землю ударами прикладов. Устроенная таким глупым образом засада показалась мне чистым самоубийством. Судорожно сжатые руки комиссара все еще цеплялись за землю и за вырванные с корнем стебли ржи. Наши потери оказались минимальными: у одного бойца колотая рана руки, у другого касательное ранение икроножной мышцы. Немного йода, марлевая салфетка, несколько полосок лейкопластыря, и оба уже были в состоянии снова продолжить путь вместе с батальоном.