Книга Футбол оптом и в розницу - Марк Рафалов

Во время деникинщины под фамилией Рафалов отец активно работает в киевском подполье. В декабре 1919 года в Киеве его без кандидатского стажа принимают в ряды РКП(б) — Российской Коммунистической партии (большевиков).

В последующие пять лет отец работал секретарем партячейки мельницы № 3, начальником Управления регулирования Наркомторга Украины, уполномоченным Наркомвнешторга, преподавал в губернской партшколе, заведовал агитпропагандой в окружном комитете КП(б)У (Коммунистической партии (большевиков) Украины), в городе Сумы.

В те же годы отец учился в Харьковском институте народного хозяйства, который успешно окончил в 1922 году.

В том же году он женился на русской женщине дворянского происхождения — Вере Кузиной. Родители молодоженов встретили это событие как национальную катастрофу. Еврейские родители категорически отвергали русскую невестку, русские — еврейского зятя. Всякие контакты прерываются. Казалось бы, навсегда прервана связь поколений. Некоторое потепление в отношениях наступает лишь после появления первенца. Это обстоятельство растопило сердца непримиримых националистов. Стараясь не встречаться с иудеем, Мария Андреевна и Петр Павлович навещают нас с мамой (вы, наверное, уже догадались, что первенцем был я), когда отца не бывает дома. Лед непримиримости медленно подтаивал, хотя и еврейская сторона не проявляла склонности к уступчивости и компромиссам.

Мое появление на свет состоялось в сентябре 1924 года в городе Харькове. Детские годы сложились для меня достаточно счастливо. Отец, занимавший видные должности в системе Внешторга, в 1926 году был назначен торгпредом Украины во Франции, и вся наша немногочисленная семья (отец, мама и я) отбыла в Париж.

В эти же годы полпредом СССР в Париже работал Христиан Георгиевич Раковский, который до этого возглавлял Совнарком Украины.

В марте 1938 года Раковский был осужден Военной коллегией Верховного суда СССР и вскоре после начала войны, 11 сентября 1941 года, расстрелян в орловской тюрьме.

Вы обратили внимание на дату этой акции? Оставалось всего 22 дня до оккупации Орла. В нескольких десятках километров неумолимый молох войны пожирал тысячи молодых жизней сынов России, умиравших под гусеницами немецких танков. А здесь, в Орле, кому-то все еще казалось, что жертв недостаточно. И убивают еще одного честного и преданного Родине коммуниста. Убивают не фашисты. Спусковые крючки винтовок, нацеленных в Раковского, нажимают наши люди...

Какая нелепая, непостижимая трагедия! Разве можно забыть и простить такое? В 1988 году Христиан Георгиевич был реабилитирован.

В 1930 году наша семья возвратилась в Харьков, который был тогда столицей Украины. Отец возглавил сектор внешней торговли Наркомторга республики. 6 июня 1930 года количество детей в молодой семье удвоилось — родилась сестра Юлия. А вскоре после этого отца перевели на работу в Москву, в Наркомат внешней торговли. Мы стали москвичами.

Здесь мне хотелось бы рассказать со слов мамы об одном забавном, но поучительном эпизоде. Он, по-моему, позволяет судить не только о нашем отце, но и о людях его окружавших, его единомышленниках.

Шел февраль 1930-го. Семья недавно вернулась из Парижа и пыталась адаптироваться к непривычной харьковской жизни. Было холодно и голодно. Для нашей семьи ситуация осложнялась еще и тем, что мама ожидала второго ребенка. До появления на свет Юли оставалось три-четыре месяца. Проблемы, словно морские волны, набегали одна на одну.

«Миша, — обратилась как-то к отцу мама, — необходимо где-то достать еще один примус или керосинку: родится ребенок, все время будет нужна горячая вода».

В очередной выходной день отец отправился выполнять задание жены. Вернулся он поздно, очень возбужденный и довольный. Видя радостное лицо мужа, мама прямо у порога спросила с затаенной надеждой: «Достал?» «Что достал?» Я не понял было отец. «Примус!» — «Нет, не удалось». И отец принялся рассказывать, как он долго ходил по городу, пока не набрел на магазин, около которого стояла огромная очередь за примусами. Вскоре пошли разговоры, что через черный ход, со стороны двора, какие-то люди все время выносят примусы. Подобрав себе двух помощников, отец перекрыл черный ход и потребовал у завмага прекратить отпуск товара налево. Очередь пошла быстрее. К вечеру объявили, что примусы кончаются. Заведующий магазином предложил отцу и помогавшим ему пикетчикам приобрести примусы как бы в награду за многочасовое дежурство на морозе. «Мы отвергли это предложение», — гордо завершил свой рассказ отец. «Молодцы», — сказала мама, вставая и направляясь на кухню. И было не очень ясно, чего больше в этом слове — похвалы или затаенного упрека...

Шли годы. У отца возникает много критических ситуаций по партийной линии. Достаточно сказать, что с 1931 по 1938 год его пять (?!) раз исключали из партии. Мы еще вернемся к этой теме. А сейчас я вынужден упомянуть об этом немаловажном обстоятельстве, чтобы было ясно, почему служебная карьера отца начиная с 1931 года твердо держала курс на понижение. Заместитель директора Академии Наркомвнешторга, начальник планово-экономического сектора «Союззаготэкспорта», заместитель начальника объединения «Авторемснаб», заместитель директора фабрики «Арфо», заведующий плановым отделом и, наконец, старший инспектор треста «Союзвзрывпром».

Цитата, оборвавшая жизнь

Я уже упоминал о том, что отец был принят в ряды коммунистической партии в 1919 году, минуя кандидатский стаж. Этому решению способствовала его работа в киевском подполье.

Как мне помнится, отец не был лишен честолюбия. Примерно в 1934 году он, будучи исполняющим обязанности начальника Объединения «Авторемснаб», получил личное телеграфное послание, подписанное Сталиным. Отец пришел домой страшно возбужденный. Он холил по квартире, держа в руках телеграмму Сталина, и распевал песни. Его распирала гордость, хотя послание было отнюдь не похвальным.

Я вспомнил этот эпизод не случайно. В то время власть Сталина уже практически ничем не ограничивалась. Она была безмерна. Этим да еще повышенным честолюбием отца я объясняю его настроение после получения телеграммы от «вождя всех времен и Народов».

В то же время у меня есть основания думать, что отец никогда не страдал безмерной любовью к Сталину. Занимая сравнительно высокие посты в системе Наркомвнешторга, а затем в крупнейшем объединении, которым в те годы являлся «Авторемснаб», будучи членом партии с 1919 года (Номер первого партбилета — 0626975) отец постоянно общался с видными партийными и государственными работниками. Он знал, конечно, о судьбах многих людей, которые с нарастающей последовательностью пополняли скорбный список жертв сталинского произвола. Осмелюсь предположить, что отец и многие его товарищи отрицательно относились к непомерно раздуваемому культу личности генерального секретаря.

Почему я позволяю себе высказывать такие предположения? В 1938 году, когда осиротела наша семья, мама, взволнованная ростом моею патриотизма, выражавшегося в безотчетной вере в Сталина (а это действительно было так), решилась на крайние меры. От нее я впервые узнал о «Письме к съезду» Ленина, о его завещании партии. Отлично помню этот поздний ночной разговор с мамой, ее взволнованный шепот. Признаюсь, мне было трудно поверить всему, что я услышал. Многие годы, особенно в период войны, я верил Сталину. Хотя, наверное, благодаря маме был избавлен от благоговейной, слепой любви к «вождю и учителю».