Книга Судьба артиллерийского разведчика. Дивизия прорыва. От Белоруссии до Эльбы - Владилен Орлов

С мыслями о войне я лег спать. Что теперь делать? Конечно, вся обстановка говорила о неизбежности войны, но все равно как-то внезапно получилось. Во вторник пойду в школу, узнаю, чем можно помочь. Ведь нас только что учили противовоздушной защите, и я в противопожарной дружине. Завтра поеду в Кратово к подружке по классу Неле и обсудим с ней этот вопрос.

Утром 23 июня встал довольно рано, тут же включил радио и, наконец, услышал первую сводку Главного командования. Короткая сводка, в которой сообщалось, что немцы заняли незначительную часть территории, но регулярные части подтянуты к границе и вошли в соприкосновение с противником, отбивают атаки, с большими для него потерями, сбито около 20 самолетов. Все! Странно как-то! Даже сводки с Западного фронта были много подробнее. А тут такая громада навалилась, и ничтожная информация. Как-то тревожно. Тогда мы еще не знали о неразберихе первых дней, но уже вскоре стали подозревать неладное.

Быстро позавтракав, я поехал на Казанский вокзал и сел в электричку. Народу совсем мало, наверно на работе или призываются. Только отъехали, как навстречу появился воинский эшелон, за ним другой и еще, еще, почти впритык! И так до моей станции Кратово. Сплошной поток товарных составов, изредка прерывавшийся электричками. На платформах орудия, разные машины, повозки, тачанки и еще всякая всячина. В товарняках спокойные, даже веселые красноармейцы, лошади, кухни. Техника, накрытая и не накрытая брезентом, прикрыта сверху ветками. «Для маскировки», — догадался я. «Вот какая силища сразу двинулась! Значит, мы были готовы, только ждали команды, сейчас как двинут по этим фашистам!» — думал я, да и многие так считали. Однако очень скоро мы увидели, что изгнание фашистов не получается, наших бьют, и крепко.

Вот и Кратово. Сошел с электрички и зашагал вдоль дачных заборов, с удовольствием вдыхая теплый хвойный дух и наслаждаясь ясным теплым днем, наступившей тишиной и каким-то покоем вокруг (только слышался несильный гул от потока эшелонов, затухающий по мере удаления от станции). Как хорошо! И настроение поднялось. Навстречу никто не попадался, да и на участках тихо, только изредка тявкнет собака и вскрикнет кто-то из ребятни. Здесь еще мир. Вот и дача. Сразу же заговорили с подружкой о войне и гадали, что теперь предпринять. Я сказал, что завтра же иду в школу, надо помочь в противовоздушной обороне и, вообще, понять, что делать. День прошел тихо и мирно. Вечерело. Надо успеть домой, вдруг будет налет немецкой авиации. Подружка проводила меня до станции. Опять шли по пропитанным теплым июньским воздухом, сосновым ароматом улочкам поселка, было хорошо и о войне не думалось. Это было последнее мирное настроение. У станции договорились о встрече в школе, я сел на электричку, и вновь нахлынуло ощущение чего-то безвозвратно теряемого. Это ощущение тревоги, смешанной с тоской по мирной жизни, то усиливаясь, то уходя куда-то вглубь, больше меня не покидало.

Доехал быстро, несмотря на непрерывный поток воинских эшелонов. Воздушной тревоги не было. Пришла мама, поужинали, поговорили о событиях, все время прислушиваясь к «тарелке» репродуктора, и легли спать. Мама сказала, что всех детей до 10–12 лет собираются отправить в деревни к родственникам или в подмосковные лагеря подальше от возможных бомбежек и моего младшего братишку надо тоже отправить. Работать теперь придется по 10–12 часов без выходных, так как много мужчин (почти все здоровые до 40 или 45 лет) ушли в армию. Вскоре братика отправили в пионерлагерь «Дорохово» по Белорусской дороге от Наркомзема. Провожали его я и мама. Помню толпу провожающих у входа в наркомат, гору вещей, плачущих малышей, утешающих их родителей. Брат был немного взвинчен, но не хныкал, пожалуй, ему это было интересно. Вскоре детвору увезли и я вернулся домой, а мама на работу.

Утром после Кратово, на 3-й день войны, я отправился в школу. Там уже собралась группа ребят из нашего 8-го «А» класса, теперь мы уже девятиклассники! Вот Дима Шибаев, Валя Митрофанов, Харин, вечный хулиган и полудвоечник, кто-то из девчонок. Завтра придут еще и из 8-го «Б». Все жаждали что-то делать. Военкоматы полны добровольцев. Такая была атмосфера! Вскоре появился директор и сказал, что все окончившие 9-й и 10-й класс не придут. Их кого уже призвали в армию, кого в училища, кто пошел добровольцем. Поэтому «вся надежда по защите школы от налетов на вас, восьмиклассниках, и больше некому. Возможно, и меня призовут или уйду добровольцем… Так что вы теперь здесь хозяева… В школу регулярно будет приходить наша уборщица, все вопросы к ней, а в первую очередь надо занести на крышу и на этажи песок, который уже свален у школы, подвезут еще и обязательно поставить бочки с водой… Песок и вода для тушения зажигалок (зажигательных бомб)…» Он отдал нам ключи от школы и всех классов, дал несколько советов, свой телефон, списки учащихся за 7–8-й класс, телефоны пожарных и «Скорой помощи». Мы восприняли все это с энтузиазмом, тут же организовались в дружину, выбрали штаб (вошел я и мои товарищи), обменялись телефонами и наметили план действий:

— обзвонить всех 8- и 7-классников и пригласить в дружину;

— организовать круглосуточное дневное и ночное дежурство; тут же составили список дежурств, начиная с этого часа;

— немедленно разнести песок и бочки на чердак и на этажи;

— наполнить бочки водой для тушения зажигалок;

— еще что-то.

С этой минуты мы почувствовали себя хозяевами и защитниками школы! Появился небывалый прилив сил. Сразу же закипела работа.

Нашлось несколько лопат, совков, щипцов для захвата упавшей «зажигалки», просто кусков фанеры и кровельного железа, и мы стали грузить песок в школьные деревянные урны из-под мусора, таскать эти урны на чердак и этажи. Обедать ходили домой по очереди. От непривычки скоро устали, но каждый прекращал работу только, когда совсем обессилевал. Отдохнув, опять таскали урны (на чердак вдвоем). В перерыве я зашел в свой класс. В окна било яркое солнце. Взгляд останавливался на всем таком знакомом и близком, на слегка покоробленной и потертой коричневой доске, на тряпке с мелом, на исцарапанных партах, своей и товарищей, на трещинах деревянного пола, стенах с картами и портретами. Все такое родное и уже бесконечно далекое. Прощай, детство! Больше не видать ни класса, возможно, и школы. Защемило и стало как-то тяжело на сердце. Я вышел и больше в класс не заходил. К вечеру натаскали много песка, установили бочки с водой, организовали дежурство по 3–5 человек, порядок смены, завели журнал, куда заносили все подряд (почти дневник). Штаб разместили в учительской у телефона, там же был диванчик для отдыха. Поздно вечером, где-то около 23 часов, все, кроме дежурных, разошлись по домам. Так продолжалось еще 2–3 дня, но уже стало легче, поскольку пришло еще несколько ребят, да и все емкости заполнились. Всего наша самостийная дружина насчитывала 15–20 человек. В перерывах обсуждали ситуацию. Ежедневные сводки с фронта были неутешительными. Вначале вообще трудно было понять, что происходит. 23 июня уже сообщалось, что оставлен Брест и еще несколько пунктов, «уточнялось» число сбитых за 1-й день самолетов противника (30 вместо 20). О наших потерях — ничего. О положении на разных участках или ничего, или неубедительными обрывками.