Книга Рабы на Уранусе. Как мы построили Дом народа - Иоан Поппа

Голос солдата привлекает мое внимание. Произношу, не поворачиваясь:

– Да, солдат! Говори! Почему ты прервал перекличку?

– Товарищ лейтенант! Надо ли говорить, что мы плотники или столяры? Что, разве вы не знаете, что мы плотники, а те, что там, у Джиряды, – столяры?

Вдалеке, ближе к выезду со стройки, видны бетономешалки, которые уезжают на бетонную станцию. Они будут работать ночью. В лагерь въезжает вагон с арматурой, и стрела крана медленно движется к нему. А на самом верху здания, на последней отметке, над нагромождением лесов, в небе развевается подсвеченный закатом трехцветный флаг.

– Нет, солдат! Не надо больше говорить, что вы плотники или столяры! Продолжайте!

И перекличка продолжается:

– …Солдат Войку Ион, 42 года, Прахова… Солдат Шнайдер Ион, 25 лет, Сибиу… Солдат Амарандей Петру, 29 лет, Сибиу… Солдат Санду Василе, 28 лет, Прахова… Солдат Бэдилэ Софроние, 35 лет, Прахова… Солдат Тот Юлиу, 24 года, Сату Маре… Солдат Филоте Георге, 31 год, Сучава… Солдат Сабо Иоан, 49 лет, Тимиш… Солдат Тот Александру, 28 лет, Сату Маре… Солдат Ротару Эдуард, 27 лет, Бакэу… Солдат Никулицэ Ион… Товарищ лейтенант!

Обращение заставляет меня обернуться:

– Да, солдат! Почему ты остановился?

– Товарищ лейтенант, а надо ли каждый раз говорить наше звание?

– Хорошо! Не нужно звания. Интересно, от чего еще вы попросите отказаться? Продолжайте!

И перекличка идет дальше:

– …Никулицэ Ион, 34 года, Брашов… Гика Ион, 29 лет, Прахова… Флоаря Георге, 47 лет, Арджеш… Дьякону Василе, 34 года, Тимиш… Джиряда Костаке, 49 лет, Сучава… Дорка Михай, 36 лет, Караш-Северин… Рошеци Илие, 32 года, уезд Караш-Северин… Цэкалэу Паску, 46 лет, Олт… Добрикэ Вылку, 43 года, уезд Долж… Аврэмеску Георге, уезд Сибиу… Мирча Дору, уезд Сибиу… Дротлефф Микаэл, 29 лет, Сибиу…

Краем глаза замечаю движение на правой стороне фронта и что находящиеся там готовятся отправиться в столовю раньше нас, стоящих на левом крыле. Командира, полковника Станку, нет на плацу, и начальники батальонов пока еще колеблются, начинать или нет рабочую смену без него. В какую-то долю секунды понимаю: у меня есть возможность повести свой взвод первым в столовую, и тут же кричу:

– Внимание! Прекратить! Продолжим перекличку после того, как пообедаете. Взвод, равняйсь! Равнение направо, солдат! Вот так! Взвод, смирно!

Трап!

– Взвод, нале-е-во!

Трап, трап!

– Взвод, в обход слева, вперед шагом марш!

Трап-трап… трап-трап… трап-трап…

Я нахожусь впереди, я первый, и, подобно гигантской многоножке, наша колонна приходит в движение вслед за мной. Время – девятнадцать часов тридцать минут, рабочая смена окончена. Сейчас июль, еще не стемнело, но, хотя начинает темнеть, жара стоит невыносимая. Мы должны спуститься «в яму» и направиться в обеденные залы, устроенные в здании бывшего стадиона.

Здесь, в Доме Республики, работают свыше двадцати тысяч мобилизованных военных резервистов (призванных на сборы) и даже несколько подразделений военных срочной службы (больше для охраны и разного рода служб). Все обедают в нескольких столовых. Если опоздаешь, взвод должен стоять в очереди; люди становятся раздражительными и открыто выражают свое недовольство, прежде всего резервисты, а они и составляют мой взвод. Если поспешишь, то рискуешь столкнуться нос к носу со штабной командой полковников и майоров, посылаемых следить за тем, как «заканчивается» работа, или даже с самим командиром рабочей колонии. Никто такого себе не желает. Встреча с генералом Богданом может привести к тому, что тебя отчислят в резерв или заставят предстать перед Советом чести.

Я озабоченно смотрю на часы и оглядываюсь. Длинные колонны солдат уже не соблюдают расстояние между рядами, равнение нарушается, ряды смешиваются. Офицеры нервно жестикулируют, и это единственный признак, по которому можно отличить офицеров, одетых в такую же рваную форму и такие же каски, как и солдаты.

– Тутикэ! Тутикэ и Бурлаку!

– Слушаемся, товарищ лейтенант!

– Ко мне!

Тутикэ Штефан из Крайовы и ботошанец Бурлаку Тоадер умеют лучше других разобраться в этом хаосе. Они и старше по возрасту: первому 41 год, а второму – 34. Они с трудом пробираются сквозь людскую массу и подходят ко мне.

– Внимание, – говорю им, – вы слесаря и справляетесь лучше…

– Слушаемся!

– Ступайте назад и позаботьтесь, чтобы строй взвода не разорвался и ряды не нарушились. Я здесь, впереди. Возьмите с собой двух бетонщиков – Лунджяну Петру из Галаца и Чари Йосефа из Харгиты. Гляди-ка, Чари уже подошел! Он нас слышал… Чари, ступай с Тутикой, Бурлаку и Лунджяну и сохраняйте взвод в плотном строю – такое впечатление, что внизу, в столовых, нас ожидает контроль полковников-штабистов.

– Лунджяну – хорошо, ему 40 лет, а венгр совсем зеленый, – говорит Тутикэ.

– Я его знаю лучше, чем вы. Даже если ему всего 24 года, он служил в армии недавно и знает, как говорить с себе подобными. Будьте осторожны, до столовых залов еще полкилометра, и может случиться все, что угодно. Смотрите, чтобы взвод шел компактно. Исполнять!

Трое удаляются сквозь пыль, поднятую тысячами ботинок. В непродыхаемом воздухе поворачиваюсь и кричу:

– Держи равнение, солдат! Держись плотнее! И слушай мои команды! Когда прикажу остановиться – остановиться!

Солдаты инстинктивно смыкают свои ряды. Пытаются идти в ногу. Сквозь свист вечернего ветра слышу, как Тутикэ окликает Лунджяну и как дальше, позади, Чари прерывисто кричит мадьярам:

– Maradjon… minden együtt… elrendelte hadmagy…[6]

И запыхающиеся голоса венгров отвечают ему на ходу:

– Tudomasul veszem![7]

Пыль поднимается столбом и прилипает к выцветшим блузам, мокрым от пота. Несмотря на то, что уже без четверти восемь, земля раскалена, как печь, и дурманящая жара, кажется, приваривает нам каски прямо к мозгу. Мимо нас проходит грузовик, поднимая ураган пыли. Пыль скрипит на зубах, душит и ослепляет нас. Сквозь густую завесу пыли различаю где-то впереди фигуру полковника и кричу:

– Стой! Равнение в строю!

Взвод останавливается. Позади колонны возникает суматоха, как будто столкнулись два поезда. Слышатся ругательства и призывы к порядку. Ничего больше не видно. Возле меня появляется майор саперных войск Ликсандру Михаил из штаба. Лицо его искажено злостью, а рот кривится, выплевывая слова:

– Почему… почему, вашу мать, вы ушли раньше с рабочих точек? Кто приказал?

И размахивает блокнотом, который держит в руке. С ненавистью наклоняется ко мне: