Книга О чем говорят президенты? Секреты первых лиц - Вячеслав Кеворков

Последнее обстоятельство дало мне возможность заняться тем, о чем я давно мечтал — журналистикой. Свои опусы я направлял в самые различные газеты и журналы под самыми разными псевдонимами, ибо тематика их была до чрезвычайности разнообразной — от спорта до лирических новелл, включая фельетоны на темы быта. Этот новый вид деятельности принес мне минимум денег и максимум друзей, всегда готовых поучаствовать в застолье по случаю очередной публикации.

Самым подходящим местом и был, конечно, Дом журналистов, размещавшийся в уютном старинном особняке на Суворовском бульваре в центре старой Москвы.

Вот там я и познакомился с Валерием Ледневым, московским журналистом, человеком добрым и одаренным, но слишком любившим соблазнительные стороны жизни, чтобы полностью реализовать свой талант. В момент первой нашей встречи он работал редактором отдела в московской спортивной газете.

Валерий был необыкновенно общителен, а потому круг его друзей был беспримерно обширен. Он умел так построить отношения с людьми, что никто и ни в чем не решался ему отказать.

Почти без всяких усилий он помог мне опубликоваться сразу в нескольких изданиях. После чего обратился ко мне со следующим монологом:

— Послушай, тебе нужно уходить из этой богадельни и писать. Но, если верить знатокам, «женщина не уходит просто так, она уходит к другому!» Вот и нам нужно подумать сначала, куда уходить.

Размышлениям он предпочитал действия.

Потерянный вечер с продолжением

В один из дней Леднев пригласил меня посетить с ним вместе очень престижный по тем временам московский дом, вернее, квартиру в доме, отведенном ответственным работникам ЦК КПСС. Поводом для визита был не то день памяти умершего хозяина, не то день рождения не только живой, но жизнерадостной и жизнелюбивой его вдовы. В любом случае по этим дням дом непременно навещал тогдашний заведующий отделом ЦК, друг покойного хозяина, Юрий Андропов. Хозяйка предупредила, что появлялся он не более чем на десять минут и лишь с целью вручить букет цветов, сказать какие-то теплые слова.

Таким образом, передо мной вставала крайне непростая задача: за считанные мгновенья так ему понравиться, чтобы он тут же захотел взять меня на работу в свой отдел. Забегая вперед, надо признать, что свою задачу создать образ германиста, пригодного для работы в Международном отделе ЦК, я выполнил из рук вон плохо.

Понятно, что затея была безнадежной, ибо в течение столь краткого времени можно успеть возненавидеть человека, но никак не проникнуться к нему уважением. По настоянию Леднева, число гостей свели до минимума: помимо нас с Валерием была приглашена лишь одна восхитительная молодая дама, кроме юности поражавшая еще стройностью фигуры и необычностью лица с озорными, карими, вытянутыми к вискам на китайский манер глазами. Убежденная в своей неотразимости, она легко и непринужденно держалась в обществе людей, проживших по крайней мере вдвое дольше нее.

В России традиционно все напитки делятся лишь на две категории: крепкие и слабые. Хозяйка в качестве аперитива предложила нам сразу армянский коньяк. Идея показалась всем настолько удачной, что аперитив затянулся бы, не раздайся звонок в прихожей, возвестивший о появлении главного гостя. Недолго пощебетав у входной двери, хозяйка вернулась с большим букетом цветов в сопровождении высокого мужчины лет пятидесяти с угловатым лицом и пухлыми губами. Сквозь очки в тонкой золотой оправе за нами наблюдали внимательные и холодные глаза. Если лицо его на мгновение посещала улыбка, то большие передние лопатообразные зубы делали лицо добрым. Двигался вошедший несколько странно, по-моряцки, широко расставляя ноги и сильно раскачиваясь из стороны в сторону.

— Андропов, — представился он сам.

Нас же представила хозяйка дома: Леднева как журналиста, меня — как германиста с неопределенным местом работы. Прекрасная Н, назовем красавицу так, молча обменялась с ним улыбкой, из чего стало ясно, что они были знакомы раньше.

Не теряя ни минуты и не давая строптивому гостю возможности тут же исчезнуть, хозяйка пригласила всех к столу.

Рассадка была продумана самым тщательным образом.

Н. оказалась по левую руку от почетного гостя, я — по правую. Первый тост хозяйка, наполнив до краев рюмки водкой, провозгласила за память покойного мужа и здоровье гостя, его друга. Андропов поддержал, однако тихо попросил меня налить ему легкого вина. Кивком головы то же желание высказала и Н. Мы втроем отпили из бокалов чудесного грузинского «Ахашени».

Я с удовольствием отметил про себя, что мой сосед не так уж рвется покинуть наше общество, как того опасалась хозяйка. Он увлеченно беседовал с Н. о событиях московской театральной жизни.

Ненадолго Н. отлучилась на кухню, чтобы помочь хозяйке, и Андропов, за неимением лучшего, обратился ко мне.

Я сбивчиво рассказал свою биографию, к которой он проявил минимум интереса, перейдя сразу же к проблеме разделенных государств, — видимо, она волновала его много больше, нежели мое прошлое. Корея, Вьетнам, Китай и, конечно же, обе Германии.

По его мнению, положение в этих странах наглядно иллюстрировало соотношение сил капитализма и социализма в мире: ни одна из сторон не в силах победить, и поэтому обе готовы поделить. Он даже позволил себе шутку, что его отделу ЦК эти «половинки» доставляют наибольшие хлопоты, ибо по отношению друг к другу они проявляют заметно меньше терпимости, чем ко всему остальному миру.

Затем он перевел разговор на Германию, в качестве специалиста по которой я был ему представлен, и поинтересовался моим мнением относительно перспектив развития наших отношений с немцами, как мне тогда показалось, умышленно не уточнив, с какими.

Поскольку сам он в разговоре высказывался достаточно непринужденно, я решил, что наступил «момент откровения», и коротко изложил свою точку зрения.

При этом я понимал, что мне предоставляется уникальная возможность блеснуть эрудицией. Поэтому изложение своей концепции начал с краткого экскурса в ту часть истории, когда на протяжении столетий постоянно предпринимались попытки объединения Германии. Здесь упоминался Вестфальский мир 1648 года, Венский конгресс 1815 г. и, наконец, успешные шаги Бисмарка при императоре Вильгельме I после франко-прусской войны 1871 г. К этому добавлялись и собственные мои наблюдения, сделанные в Германии по окончании войны 1945 года.

Все сказанное сводилось к тому, что в будущем вряд ли можно рассчитывать на длительное существование двух немецких государств и что уже сегодня следовало бы строить отношения с обеими Германиями с учетом неизбежного воссоединения разделенной нации. Оригинальностью и новизной этот вывод не отличался. Все те, кто хоть как-то соприкасался с германской проблемой, осознавали неизбежность процесса. Понимал это и Андропов. Но то, о чем думал он, вовсе не обязательно должен был высказывать кто-то другой. Малозаметная граница дозволенного оказалась нарушенной.

Вдохновенное изложение будущего Германии было прервано коротким и едким замечанием.