Книга Тайны смерти русских писателей - Виктор Еремин

По линии своего брата Петра Васильевича Сушкова (1783–1855), даровитого чиновника-рифмоплета, Михаил Сушков приходится дядей знаменитой русской поэтессе графине Евдокие Петровне Ростопчиной (1812–1858), а через нее он состоит в родстве с Еленой Андреевной Ган (1814–1842) — известной романисткой, охарактеризованной В. Г. Белинским как «русская Жорж Санд»; следовательно, находится он в родственных отношениях и с дочерью Елены Андреевны — основоположницей теософии, прославленной поклонниками философом и мистиком Еленой Петровной Блаватской (1831–1891).

Другой его брат, Александр Васильевич Сушков (1790–1831), был отцом блистательной мемуаристки и писательницы Екатерины Александровны Сушковой-Хвостовой (1812–1868), знаменитой музы юного Михаила Юрьевича Лермонтова, о которой в этой книге будет сказано еще не раз.

Но все перечисленное было потом, уже после самоубийства Сушкова. А при жизни главную роль в судьбе Михаила сыграли мать его Мария Васильевна и ее братья, дяди молодого человека, заядлые холостяки — Александр Васильевич Храповицкий (1747–1801) и особенно Михаил Васильевич Храповицкий (1758–1819). Оба дядюшки были весьма богаты и рассматривали племянника как своего основного наследника.

Александр Васильевич был статс-секретарем императрицы Екатерины II (в 1783–1793 гг.), главным редактором ее сочинений и переводов. Он оставил потомкам знаменитые «Памятные записки» о времени его близости к императорскому двору. Храповицкий был в России человеком очень влиятельным и уважаемым.

Михаил Васильевич, будучи весьма состоятельным, наоборот, предпочитал жить в деревне. Он слыл поэтом и философом-отшельником. Именно его образ жизни и его рассуждения оказали если не решающее, то значительное влияние на Михаила Сушкова, о чем тот и написал в своем предсмертном письме.

Мария Васильевна была под стать своим братьям. Иначе и быть не могло, если мы посмотрим на их родителя, деда Михаила Сушкова.

Генерал-аншеф Василий Иванович Храповицкий (1714–1780) был лейб-кампанцем! Так назывались военнослужащие из гренадерской роты (всего 364 человека) лейб-гвардии Преображенского полка, с помощью которых 25 ноября 1741 г. был осуществлен дворцовый переворот и взошла на престол императрица Елизавета Петровна (1709–1761). В декабре того же 1741 г. из этих 364 человек было сформировано особо близкое к императрице воинское подразделение — лейб-кампания, капитаном которой Елизавета Петровна назначила себя. Единственной обязанностью лейб-кампании была охрана императрицы и членов императорской фамилии. Василий Иванович оказался одним из любимцев «веселой» Елизаветы и ее тайного супруга Алексея Григорьевича Разумовского (1709–1771).

Как результат Мария Храповицкая была воспитана по правилам, сложившимся при очень противоречивом дворе императрицы, который во многом сформировал российское дворянство второй половины XVIII — первой половины XIX в. именно таким, каковым мы его представляем себе ныне. В принципе, можно с определенной долей уверенности говорить о том, что Российская империя была основана Петром I, но в действительности создала ее Елизавета Петровна. А особенности этой могучей женщины произрастали из ее детства. Петр I и супруга его, Екатерина Алексеевна, предпочитали не заниматься своими дочерьми. В младенчестве заботы о девочках — Анне и Елизавете — были возложены на вдову старшего брата Петра, покойного Ивана V, — вдовствующую царицу Прасковью Федоровну (1664–1723). Эта добродушная женщина приехала в Петербург из Московского царства, продолжала и в новой столице вести патриархальную жизнь государыни дореформенной Руси и не намеревалась от нее отказываться. Разве что в конце жизни вывозила дочерей (в частности, будущую императрицу Анну Иоанновну) на ассамблеи в европейских платьях, по утрам пила кофей да на старости лет завела себе молодого любовника из простолюдинов, чему Петр I только посмеивался. Вот этот ленивый патриархальный мирок русской царицы навсегда стал для Елизаветы Петровны светлейшим воспоминанием раннего детства, там сложились ее представления о семье, уюте и благополучии. Оттуда же идет и ее глубокая искренняя вера в Бога.

Это с одной стороны. Но с другой стороны, в апреле — июне 1717 г. Петр I посетил Францию, где, в частности, вел переговоры с регентом Филиппом Орлеанским о заключении брака между тогда еще семилетним королем Людовиком XV и восьмилетней дочерью царя Елизаветой. Французы отвечали весьма уклончиво, но Петр почему-то решил, что дело сладилось. С этого времени Елизавету стали воспитывать как будущую королеву Франции, для чего в Петербург были приглашены французские учителя. Таким образом, французская культура с ее непременной фривольностью, французская речь и французская литература вошли в плоть и кровь цесаревны, как титуловали Елизавету Петровну до восшествия ее на престол. При французском дворе брать замуж незаконнорожденную девицу (Елизавета появилась на свет до заключения брака между Петром I и Екатериной Алексеевной Михайловой, это имя получила в крещении латышская крестьянка Марта Самуиловна Скавронская) да еще с матерью-простолюдинкой (I) ни Людовик XV, ни кто-либо из его семьи не собирался. Так что Елизавета Петровна осталась в России, но при ее дворе всю жизнь императрицы очень приветствовались знание приближенными французского языка и французские романы. Напомним, на время ее царствования приходится расцвет творчества Вольтера, Руссо, Монтескье, Дидро, чуть раньше был аббат Прево… Правда, Елизавета предпочитала легкие любовные романы, но ее двор читал и великих французов!

Со временем мода на все французское переросла в знак принадлежности к высшим сословиям России, и в дальнейшем эта тенденция только усиливалась, уже независимо от воли монархов. Более того, Н. М. Карамзин и его ближайшее окружение объявили, что «обыкновенный» русский язык изъясняется «пакостным слогом»[9], что, «отдавая всю справедливость красноречию Ломоносова», следует признать, что «штиль его дикий, варварский, вовсе не свойственный нынешнему веку», что надо «писать чище и живее»[10]. В этих целях Карамзиным была осуществлена реформа стилистики русского языка, сблизившая его с французским, прежде всего строем фразы и семантикой. Сам писатель в 1818 г. объяснил суть своей реформы следующим образом: «Мы не хотим подражать иноземцам, но пишем, как они пишут: ибо живем, как они живут; читаем, что они читают; имеем те же образцы ума и вкуса; участвуем в повсеместном взаимном сближении народов, которое есть следствие самого их просвещения». Кстати, прославленная буква «ё», вокруг которой сломано уже столько копий, тоже была внедрена Николаем Михайловичем в русский алфавит с целью избавления от славянизмов и сближения русского литературного языка с французским. По поводу карамзинской реформы, окончательно закрепленной в творчестве A.C. Пушкина, В. Г. Белинский сказал: «Вероятно, Карамзин старался писать, как говорится. Погрешность его в сем случае та, что он презрел идиомами русского языка, не прислушивался к языку простолюдинов и не изучал вообще родных источников». Плохо это или хорошо, уже не важно, поскольку вся Великая Русская Литература создана на офранцуженном языке Карамзина — Пушкина и именно этот язык ныне является единственно культурным русским языком.