Книга Мара, или Война с горностаем - Брайан Джейкс

— Ты слышала, что Труг рассказал про Самкима? Аббатиса отставила свой бокал в сторону:

— Да, я знаю об этом.

Бреммун взял ломтик смородинного пирога и продолжал:

— Могу ли я попросить тебя заняться этим делом, или хочешь, чтобы это сделал я?

Аббатиса в задумчивости вертела в пальцах бокал.

— Вы оба белки, и я думаю, что было бы лучше, чтобы это исходило от тебя, мой друг. Самким иногда бывает несносным, но у меня сердце не лежит бранить его. Предоставляю это тебе, если не возражаешь.

Дежурные по столовой начали собирать тарелки, кое-кто уже встал из-за стола. Бреммун резко постучал по столу деревянным черпаком:

— Одну минутку, друзья. Прошу внимания!

Разговоры мгновенно прекратились. Вставшие почтительно вернулись на свои места. Бреммун достал из-под стола стрелу, которую ранее принес ему Труг, и поднял ее так, чтобы все видели:

— Сегодня после полудня это было найдено в саду. Пусть тот, кто выпустил эту стрелу из лука, встанет и выйдет вперед!

Все присутствующие, скрипя деревянными скамейками, повернулись, чтобы посмотреть на две маленькие фигурки, направившиеся к столу от двери. Многие понимающе закивали головами. Опять эти Самким и Арула!

Самким был крепким бельчонком, одетым в темно-зеленую тунику, на голове его красовался берет с залихватским пером королька. С независимым видом Самким шел вдоль длинного стола, и, несмотря на серьезность, в его глазах играли озорные огоньки. Арула, молодая кротиха, семенила рядом с ним. У нее тоже были туника и берет, но ее маленькие круглые глазки были скромно опущены. Голова Самкима едва виднелась над столом, когда он предстал перед Бреммуном.

— Эта стрела моя. И стрелял тоже я. Арула тут ни при чем.

Кротиха покачала своей бархатной головой:

— Хо, нет, это я подговорила Самкима выстрелить. Это моя вина, Бреммун.

Голос старика был громким и строгим:

— Помолчи. Самким, это уже не в первый раз. Не так давно одну стрелу нашли торчащей из кухонной двери, другой стрелой было разбито окно в привратницкой. Позже жертвой твоей стрельбы из лука чуть было не сделался брат Хэл. Ты едва не попал ему в голову, одним дюймом ниже — и его бы не было сегодня среди нас. Теперь же настала очередь госпожи Иголки. Твоей шалостью почтенная ежиха была напугана до полусмерти. Что скажешь в свое оправдание, юный лучник?

Самким пожал плечами, словно бы сожалея о случившемся:

— Извините, я не хотел никого обидеть. Бреммун обошел вокруг стола и приблизился к провинившемуся:

— «Никого не хотел обидеть»! Лук и стрелы — это оружие, а не игрушка! Но ты этого не понимаешь! Стреляешь, не задумываясь…

Арула прервала говорившего, указывая на себя:

— Это моя вина. Это я подговорила Самкима!

— Подожди, Арула, — отмахнулся Бреммун. — Аббатиса так расстроилась, что даже не может говорить с вами, мне пришлось взять этот печальный долг на себя. Вы оба, Самким и Арула, будете сидеть в изоляторе, пока не дождетесь новых распоряжений. Не сомневаюсь, брат Остролист отыщет вам дело — чистить котлы, застилать постели, мыть полы, — занятие найдется обоим. Еду будут приносить вам наверх, спать тоже будете в изоляторе, и ни при каких обстоятельствах не выходите оттуда до тех пор, пока аббатиса или я не решим, что вы можете присоединиться к остальным. В дальнейшем, Самким, если я когда-нибудь еще увижу тебя с луком и стрелами, ты будешь иметь большие неприятности.

Молчание повисло в Большом Зале, когда оба проштрафившихся пошли навстречу своей судьбе к брату Остролисту. Подобного рода наказания были большой редкостью в обычно мирно живущем аббатстве.

Бреммун вернулся на свое место и, наклонившись, прошептал аббатисе Долине:

— Я был не слишком суров с ними? Аббатиса сложила лапы на коленях:

— Да, пожалуй. Ограничить их свободу стенами изолятора слишком жестоко.

Бреммун выглядел смущенным и неловко пожал плечами:

— Не беспокойся, я не стану держать их там долго. А ты обратила внимание на Арулу? Я едва сдерживал улыбку, она стояла на своем как кремень и брала всю вину на себя.

Аббатиса сжала покрепче губы, чтобы не рассмеяться:

— Эти двое — настоящие друзья, хоть они и пара негодников. Молодежь вроде них всегда будет опорой нашего аббатства. Подожди, пройдет несколько лет — и они возьмут бразды правления в свои лапы и покажут пример всем.

Самким и Арула сидели рядышком на кровати, глядя на брата Остролиста. Пожилой лекарь откинулся в кресле и сухо хмыкнул:

— Вам еще повезло, что сегодня во время чая не было барсучихи. Вот тогда вы бы узнали, что такое настоящее наказание. Эти барсучихи очень строгие.

— А я думала, нам отрежут хвосты! Остролист напустил на себя серьезный вид:

— Именно такими и бывали наказания в прежние времена… Вот стены, двери, шкафы и полки. Все это должно быть вычищено, простыни пересчитаны и сложены, разорванные ночные рубашки зашиты.

Мордочки наказанных вытянулись и из просто расстроенных превратились в мрачные. Весело рассмеявшись, Остролист поднялся и потрепал их по головам:

— Но все это мы начнем завтра. Сегодня можете отдохнуть. Жаль, что вам не разрешили выходить отсюда. Но зато если заглянете в большой шкаф, найдете там игру в камешки и желуди. А в моем маленьком ящике засахаренные орехи. Это поможет вам скоротать время до сна.

Самким в восторге потер лапки:

— Огромное спасибо, брат Остролист, ты настоящий друг. А в молодости ты любил пошалить?

Старик нарочито опасливо оглянулся и прошептал:

— Пошалить? Позволь мне сказать тебе, мой юный друг, когда я был еще совсем маленькой мышью, я был известен как Остролист Ужасный. Старый аббат Сакстус говаривал, что именно в моем поведении причина того, что у него поседели волосы и согнулась спина. А теперь я должен пойти взглянуть на свои травы в саду. Вы сумеете вести себя как следует, пока меня не будет?

Арула тем временем уже накинула чистую простыню себе на голову:

— Смотри, я буду снеговичком!

3

Пиккль Фолгер, с головой нырнув в свой заплечный мешок, исследовал все его уголки и вынырнул оттуда с одной-единственной овсяной лепешкой, которую торжественно показал Маре:

— Слышь, это все!

Крепкая молодая барсучиха ловко отняла у зайца лепешку.

— Перед тем как я пошла спать, в этой самой сумке было четыре такие лепешки. Ты просто-напросто противный обжора, ты их сожрал!

Пиккль прижал лапу к сердцу, на его морде было написано выражение полной невиновности.

— Сожрал? И такие слова ты употребляешь в разговоре со мной, ты, мой верный спутник и товарищ моих юных дней? Съел, схрумкал, слопал, в конце концов. Но не сожрал, нет!