Книга Сержант и капитан - Иван Коновалов

— Что же, это меня вполне удовлетворит по возвращении, — отвечал Никита беззлобно по спутниковому телефону.

И вот он вернулся. Страх заполз внутрь. У нее другая жизнь. У нее могут быть мужчины. От женщин можно ждать чего угодно. Цивилизация, город, общество быстро ставят тебя на место. Боязнь быть смешным, непонятым, чересчур пафосным быстро превращается в страх. Страх, побежденный на войне, начинает вновь управлять тобой. Или ты заключаешь со страхом сделку. Никита нашел в себе силы позвонить:

— Это я. Можно приехать?

Она затихла на той стороне провода. Никита не предупреждал о своем приезде. Через короткую паузу она выдохнула:

— Конечно. Я жду тебя.

Никита знал, что что-то детское, человеческое, что-то самое важное, самое родное для нее, то, что она прятала так глубоко в себе, он так и не раскопал.

Позвонил в дверь, заранее готовый к тому, что откроет какой-нибудь бородато-очкастый гений пера и видеокамеры под грохот Qween и крикнет, увидев Никитин камуфляж (специально одел): «Дашка, ты что, спецназ вызывала?!» Но она открыла одна. Стояла в одном тоненьком халатике. Глаза ее были полны слез. Она взяла Никиту за руку, ввела в коридор, обняла и медленно сползла вниз, крепко сжимая, словно пыталась счистить с его формы всю эту чертову военную грязь.

И тоненько-тоненько заплакала. Никита стоял, как главная статуя острова Пасхи, и комок в горле чуть не задушил его.

— Ты больше туда не поедешь, ты больше туда не поедешь, ты больше туда не поедешь, — она уже не плакала, обняв Никитины закостеневшие колени, а молила. Не его, а статую, которая не знала, что сказать.

— Не поедешь!!! — уже со злобой крикнула она и заехала изо всех сил прямо по коленной чашечке.

Без звука, хотя орать очень хотелось, Корнилов рухнул на спину. Букет желтых роз упал рядом, а бутылка «Асти Мон-доро» раскололась с жалобным хлюпом в боковом кармане разгрузки. Даша тут же оказалась сверху, пытаясь расстегнуть все крючки, пуговицы и молнии камуфляжа. Их слезы смешались. Ее косметика измазала их обоих. Помадные клоунские рты не могли расцепиться. Потекшая тушь нарисовала на лицах модернистские полоски и точки. Она целовала отчаянно и как-то совсем неумело.

Дней за двадцать до этого Никита лежал, вжимаясь до последнего в маленькую канавку на раздолбанной спортивной площадке в шестом микрорайоне Грозного. С четвертого этажа девятиэтажки отстреливался невидимый пулеметчик. Как он туда попал и зачем ему нужна была эта стрельба, что он хотел доказать и в кого целился, Никите было все равно. Стрелок был обречен. Федералы его зажали со всех сторон. Скоро все должно было кончиться. Вскоре десантники подогнали самоходку «Нону», она осколочно-фугасно плюнула из своего короткого ствола в сторону окна на четвертом этаже, и шоу кончилось. Ни окна, ни бородатого шоумена.

В этот раз, в этом самом уютном и родном коридоре на свете, вставать не хотелось. Но они поднялись, опираясь друг на друга. Грим от Славы Полунина. Вылитые Олег Попов и Карандаш. Уже не плакали, теперь смеялись. Даша, держась за грудь и давясь смехом, показывала в сторону кухни, не в силах сказать что-нибудь. Там стол, на столе чайник, а может, и бутылка, а может, и еще что-нибудь. Никита понимающе кивал и подтягивал неуклюже штаны. Даша уже скрылась в кухне, когда он, сделав первый шаг, снова опрокинулся, на этот раз с воплем и вперед головой.

— Что случилось, любимый? — прощебетала Даша из кухни.

— Ничего. Это я так пространство преодолеваю. Ты там готовься к встрече космонавта. А я пока спланирую в ванную.

Оставшееся до ванной пространство он преодолел по-пластунски. Привычно и безопасно. Глянул в зеркало — не лицо, а карта боевых действий. Черные кривые — дороги, красные точки — очаги сопротивления, зеленые разводы — местный ландшафт, и решительные стрелы непонятного цвета — направления атак.

Утром Даша, провожая, предупредила:

— Сегодня ребята у меня соберутся. Я хочу, чтобы ты присутствовал и вел себя соответствующе.

— Это как?

— Молчал, вздыхал, смотрел задумчиво вдаль, пригублял водку, не напиваясь. Словом вел себя, как подобает ветерану. И главное, никого не бил, хотя вел себя агрессивно.

— Кудряво. Даша, я с Кавказа вернулся, не из киношного Вьетнама. Ладно, сыграю какую-нибудь комедию.

Дома он спал. Вечером вернулся к Даше. Еще поднимаясь по лестнице, услышал крик:

— Что ты мне своим Кандинским талдычишь. Кандинский, Кандинский. А Миро?!!! Миро с его голубыми закорючками, точками и загогулинами?!!! А?! Ша….!!!

Затем что-то рухнуло. Видимо, оратор. Но без стеклянного звона. Эти ребята, по рассказам Даши, так любят бить посуду в доказательство своей правоты. И потому они же сами отработали целую систему сохранения хозяйского сервиза, окон, зеркал и прочей легко бьющейся домовой атрибутики. Если стакан швырять, то мимо, в мягкий ковер, а если падать, то между диваном и стеклянным журнальным столиком. Впрочем, правила существуют для того, чтобы их нарушать.

Открыла Даша. Чуть выпившая, раскрасневшаяся. По коридору прошествовал здоровенный детина викингского вида и заискивающим голосом спросил:

— Даш, где у тебя водка спрятана? Не могу я вашу шипучку пить.

— В холодильнике, Славик, в холодильнике. — Даша сразу приняла хозяйский вид, поправила платье на плечах, — Ну, проходи, Мой Мужчина, жду тебя за столом.

Славику Никита очень не понравился. Надо быть настороже. Типы, влюбленные в хозяйку дома, опаснее всего после третьего стакана. Причем тут два варианта — либо он приглашает выйти на лестничную площадку для окончательного выяснения отношений, либо влюбляется заодно и в предмет хозяйкиной любви, и это самое страшное. Чтобы успокоить такого, надо на брудершафт выпить все, что есть в доме. А потом в ночной магазин бежать, а он заглючит и будет перезапускаться раз за разом:

— Ты знаешь, как я ее люблю, нет, не знаешь, потому что ты не понимаешь, что такое настоящая страсть. Да я для нее даже убить могу. И вообще, что она в тебе нашла. Но ты мне тоже почему-то нравишься… Давай выпьем за дружбу!!!

В гостиной, кроме отошедшего Славика, не считая Никиты и Даши, было еще человек десять. Девушек, вроде, больше. Жур — налистки, невооруженным глазом видно. Эмансипированы, кажется, не чересчур. Атмосфера была эстетически накалена. Смешиваясь с винными парами, она все больше электризовы-валась. Словесная эквилибристика, искрометность ума, удачные обороты — вот что важно. А потом они воруют друг друга удачные перлы, чтобы вставить их в статью или рецензию.

— Разрешите представить, Никита Корнилов — солдат и проповедник, — показала Даша в его сторону, — Проповедует благородство, честь и здоровый цинизм.

Никита скромно поклонился. Общество как-то приосанилось. Разговор зашел о том, что он знал слишком приблизительно, — о галерее госпожи Пэгги Гуггенхайм в Венеции. Как выяснилось, все, кроме Никиты, там были и совершенно обалдевали от подбора коллекции.