Книга Армадэль. Том 2 - Уилки Коллинз

Письмо, написанное в этих выражениях, было отдано на почту в тот же день. Утром, когда должен быть получен ответ, ответа не поступило. Настало следующее утро — и ответа всё не было. На третье утро нетерпение миссис Мильрой перешло через все границы. Она вызвала сиделку, как мы уже говорили, и приказала ей самой получить письмо в это утро. В таком положении находились теперь дела, и при таких домашних обстоятельствах произошёл новый ряд событий в Торп-Эмброзе.

Миссис Мильрой только что взглянула на часы и опять протянула руку к колокольчику, когда дверь отворилась и сиделка вошла в комнату.

— Пришёл почтальон? — спросила миссис Мильрой.

Сиделка молча положила письмо на постель и ждала с нескрываемым любопытством, какой эффект произведёт оно на госпожу.

Миссис Мильрой вскрыла конверт в ту же минуту и увидела печатную бумажку, которую она отбросила, около письма, на которое она смотрела, написанного её собственным почерком! Она схватила печатную бумажку. Это был обычный циркуляр почтамта, уведомляющий о том, что её письмо было отправлено по адресу и что той, к кому оно было написано, не нашли.

— Что-нибудь не так? — спросила сиделка, приметив перемену в лице госпожи.

Вопрос этот остался без внимания. Письменная шкатулка миссис Мильрой стояла на столе возле кровати. Она вынула из неё письмо, которое мать майора писала к сыну, и отыскала имя и адрес мисс Гуильт.

«Миссис Мэндевилль, 18, Кингсдоун Крешент, Бэнсуотер», — прочитала она, а потом взглянула на адрес своего собственного возвращённого письма: никакой ошибки не было сделано: адрес был точно такой же.

— Что-нибудь не так? — снова спросила сиделка, сделав шаг ближе к постели.

— Слава Богу, да! — вскричала миссис Мильрой во внезапном порыве восторга.

Она швырнула циркуляр почтамта сиделке и хлопнула своими костлявыми руками по одеялу в избытке чувств от ожидаемого триумфа.

— Мисс Гуильт обманщица, мисс Гуильт обманщица! Если я умру от этого, Рэчел, я велю отнести себя к окну, чтобы посмотреть, как её будет выгонять полиция.

Говорить за глаза, что она обманщица, одно, а доказать ей это фактами — другое, — заметила сиделка.

Говоря это, она засунула руку в карман передника и, значительно глядя на госпожу, молча вынула второе письмо.

— Ко мне? — спросила миссис Мильрой.

— Нет, — отвечала сиделка. — К мисс Гуильт.

Обе женщины взглянули друг на друга и без слов поняли друг друга.

— Где она? — спросила миссис Мильрой.

Сиделка указала по направлению к парку.

— Опять ушла прогуляться перед завтраком. Одна.

Миссис Мильрой сделала знак сиделке наклониться ближе к ней.

— Можете распечатать, Рэчел? — шепнула она.

Рэчел кивнула головой.

— Можете запечатать опять так, чтобы никто не знал?

— Можете вы отдать мне тот шарф, который идёт к вашему серому платью? — спросила Рэчел.

— Возьмите! — нетерпеливо сказала миссис Мильрой.

Сиделка молча раскрыла гардероб, молча взяла шарф и молча вышла из комнаты. Менее чем через пять минут она вернулась с распечатанным конвертом.

— Благодарю вас, сударыня, за шарф, — сказала Рэчел, спокойно положив распечатанное письмо на одеяло.

Миссис Мильрой взглянула на конверт. Он был запечатан, как обыкновенно, с помощью камеди, которая отлепилась посредством пара. Когда миссис Мильрой вынула из конверта письмо, рука её сильно дрожала, а белая глазурь треснула над морщинами лба.

— Капли! — сказала она. — Я ужасно взволнована, Рэчел. Капли!

Рэчел подала капли, а потом отошла к окну, чтобы смотреть в парк.

— Не торопитесь, — сказала она, — её ещё не видно.

Миссис Мильрой все колебалась, держа в руке эту важную бумажку. Она могла отнять жизнь у мисс Гуильт, но не решалась читать письмо мисс Гуильт.

— Вас мучит совестливость? — спросила сиделка с насмешкой. — Подумайте, что ваш долг к вашей дочери требует этого.

— Презренная тварь! — сказала миссис Мильрой, и, таким образом выразив своё мнение, она распечатала письмо.

Оно, очевидно, было написано очень торопливо: без числа и подписано только начальными буквами. Оно заключалось в следующем:

«Улица Диана.

Любезная Лидия, кэб ждёт у дверей, и мне остаётся только одна минута сказать вам, что я принуждена оставить Лондон по делу на три или четыре дня, уж никак не больше, как на неделю. Письма будут препровождаться ко мне, если вы будете писать. Я получила вчера ваше письмо и согласна с вами, что весьма важно откладывать так надолго, как только для вас возможно, неловкий предмет о вас самих и о ваших родных. Чем лучше вы узнаете его, тем более вы будете способны придумать историю такого рода, какая наиболее годится. Если вы расскажете, вы должны будете её держаться, а держась её, остерегайтесь запутать и придумать её слишком торопливо. Я опять напишу об этом и сообщу мои идеи. А пока не рискуйте встречать его слишком часто в парке.

Ваша М. О.»

— Ну? — спросила сиделка, возвращаясь к кровати. — Вы кончили?

— Встречать его в парке? — повторила миссис Мильрой, не спуская глаз с письма. — Его! Рэчел, где майор?

— В своей комнате.

— Я этому не верю.

— Как хотите. Мне нужно письмо и конверт.

— Вы можете запечатать опять так, чтобы она не знала?

— Что я могу распечатать, то могу и запечатать. Ещё что?

— Ничего.

Миссис Мильрой опять осталась одна. Предстояло рассмотреть план атаки в новом свете, упавшем теперь на мисс Гуильт.

Сведение, полученное из письма гувернантки, прямо указывало, что авантюристка прокралась в её дом с помощью ложной аттестации. Но, получив это сведение посредством вероломного поступка, в котором невозможно было признаться, этим сведением нельзя было воспользоваться для предостережения майора и для изгнания мисс Гуильт. Единственно полезное орудие в руках миссис Мильрой доставляло ей её собственное возвращённое письмо, и вопрос состоял в том, чтобы решить, как лучше и скорее воспользоваться им.

Чем дольше миссис Мильрой обдумывала это, тем казался ей опрометчивее и преждевременнее восторг, который она почувствовала при первом взгляде на циркуляр почтамта. То, что женщина, поручившаяся за гувернантку, уехала из своего дома, не оставив никаких следов после себя и даже не упомянув об адресе, по которому к ней могли посылать письма, было обстоятельством достаточно подозрительным само по себе для того, чтобы упомянуть о нём майору. Но миссис Мильрой, как ни превратно было её мнение о своём муже в некоторых отношениях, знала настолько его характер, что была уверена, если она скажет ему о том, что случилось, то он прямо обратится к самой гувернантке за объяснением. Находчивость и хитрость мисс Гуильт в таком случае позволит ей придумать какой-нибудь благовидный ответ, который майор, по своему пристрастию к гувернантке, будет очень рад принять, а она в то же время, без сомнения, поспешит уведомить по почте свою сообщницу в Лондоне, чтобы всё было готово для надлежащего подтверждения с её стороны. Сохранять строгое молчание пока и провести (без ведома гувернантки) такие розыски, какие могут быть необходимы для получения неопровержимых улик, было единственным надёжным способом с таким человеком, как майор, и с такой женщиной, как мисс Гуильт. Беспомощная сама, кому могла миссис Мильрой поручить трудные и опасные розыски? Даже если бы можно было положиться на сиделку, её нельзя было отослать вдруг ни с того ни с сего, не подвергаясь опасности возбудить подозрение. Был ли какой-нибудь другой способный и надёжный человек в Торп-Эмброзе и Лондоне? Миссис Мильрой переворачивалась с боку на бок на постели, отыскивая во всех закоулках своей памяти необходимых людей, и отыскивала напрасно.