Книга Рыцарь в черном плаще - Эрнест Капандю

— Вы правы. Я не положил кольцо в могилу не по забывчивости. Я оставил его у себя, потому что это ключ к событиям, вам неизвестным, трагические последствия которых вы, вероятно, скоро узнаете. А если Б вам сделает замечание или спросит об этом, скажите ему то, что и я ему скажу: что я оставил у себя это кольцо, чтобы подробнее рассмотреть его.

— Еще одно замечание.

— Какое? Говорите, не скрывая от меня ни одной мысли.

— «30 января 1710 года», выгравированное на этом кольце, показывает, что сегодня ровно тридцать пять лет, как это кольцо было дано той, которая его носила.

— Это очевидно, — сказал А.

— Стало быть… Это просто случайное совпадение?

— Нет. Если я назначил этот день для того, чтобы действовать, то только потому, что я знал, что сегодня годовщина. Если Б задаст вам этот вопрос, скажите ему то же самое.

После краткого молчания А спросил, переменив тон:

— Имеете ли вы еще ко мне вопросы?

— Никаких, — отвечал В.

Слегка поклонившись, он собирался удалиться, но потом вернулся к своему спутнику.

— Ах, совсем забыл! — сказал он.

Он пошарил в кармане и вынул сложенную бумагу, которую подал А.

— Письмо Бине, — сказал он.

— Он согласен? — спросил А, взяв письмо.

— На все!

— Пусть хранит тайну, если хочет остаться на своем месте. Когда король охотится?

— Послезавтра.

— В Сенарском лесу?

— Да.

— Хорошо, до завтра.

В быстро удалился. Подождав, когда тень его спутника совершенно исчезнет в темноте, А повернул направо на улицу Монт-Оргейль и направился к Гранж-Бательер.

В то время эта часть Парижа была мало населена. Только несколько домов было разбросано здесь и там. С бульвара виднелась вдалеке часовня Лоретанской Богоматери. Возле этой часовни была живодерня, а между ней и Гранж-Бательер находилось кладбище.

Снег продолжал идти. Закутанный в плащ и все еще в маске А дошел до стен кладбища. Он остановился у низкой двери в стене возле ворот. Эта дверь вела и к кладбищу, и к дому сторожа.

А вставил в замок ключ, открыл дверь, вошел и опять запер ее.

Едва сделал он два шага вперед, как раздался громкий лай, и огромная собака бросилась на него.

— Молчи, Жако! — сказал А, протянув руку. Собака остановилась, виляя хвостом, и начала прыгать около А, продолжая выражать свою радость тихим визгом. Дверь сторожки отворилась, и в дверях показался человек.

— Это вы, сударь? — спросил он.

— Я, — ответил А.

— Ну, слава Богу! Как будет рада моя жена видеть вас! Она горевала, боясь, что вы не придете.

— Не приду? — удивился А. — Разве сегодня не 30 января?

— И то верно, — сказал сторож, перекрестившись. Вдруг какая-то женщина бросилась на колени перед А. Тот взял ее за руки.

— Мария! — сказал он. — Встаньте.

— Нет! Я на коленях благодарю того, кто исполняет волю Бога на земле.

— Молчите, Мария, не говорите так!

— Ваша рука помогает страдающим.

— Молчите, Мария, и встаньте.

Женщина повиновалась. А снял маску и, наклонившись, поцеловал ее в лоб.

— Идите к себе! — сказал А.

— Вы хотите остаться один на кладбище? — спросила Мария.

— Как всегда.

— Да, но я каждый раз боюсь…

— Разве вы верите в привидения? Мне хотелось бы верить в них, Мария, их существование было бы не опасностью, а надеждой! — А сделал повелительный жест и сказал: — Возвращайтесь домой!

Люди повиновались. А, закутавшись в плащ, двинулся к кладбищу, собака последовала за ним. Снег лежал толстым слоем. Над этим ослепительным снегом возвышались каменные кресты, колонны и решетки. Стояла глубокая тишина. А шел медленно, твердыми шагами, как человек, знающий дорогу, которой он должен следовать среди лабиринта могил. Эта ночная прогулка по кладбищу, покрытому снегом, таила в себе что-то зловещее, пугающее.

А остановился перед деревянным крестом и стоял неподвижно, сложив руки и склонив голову. Потом он опустился на колени и долго молился. Крупные слезы падали из его глаз на сложенные руки. Два часа пробило у часовни Лоретанской Богоматери. А вздрогнул и протянул правую руку, в которой держал кольцо.

— Отец мой, — сказал он глухим голосом, — вот обручальное кольцо, которое я нынешней ночью снял с пальца моей матери и принес на твою могилу. Тридцать лет назад в этот день вы оба были счастливы, и будущее улыбалось вам. Двадцать лет назад, в эту самую ночь, в этот самый час вы оба сделались жертвами гнусных убийц! Тебе, отец мой, я поклялся отомстить! С помощью неба я шел по пути, который должен был вести меня к истине. Сегодня ночью я нашел доказательство. Над этим кольцом, отец мой, которое ты надел на палец моей матери, я повторяю клятву и исполню ее. И это мщение будет продолжаться без пощады и без остановки до самого того часа, пока Бог не соединит меня с тобой!

А встал с колен и, протянув обе руки над могилой, повторил:

— Клянусь!

Собака, следовавшая за А, стояла возле него все время, пока он молился, ни разу не зарычав, не сделав ни одного движения. Устремив глаза на А, умное животное словно понимало, что творилось в душе человека, стоявшего на коленях возле отцовской могилы. Когда А встал, Жако смотрел на него, не трогаясь с места. Потом, когда человек протянул руки и произнес последние слова, Жако слегка зарычал.

А медленно вернулся к сторожке. Жако следовал за ним шаг за шагом. А тихо постучал в дверь и сказал:

— Подойдите сюда, друзья мои!

Он еще не успел произнести этих слов, как сторож и его жена показались в дверях. А вынул из кармана два кожаных мешочка.

— Андре! — сказал он, подавая один мешочек сторожу. — Вот пятьсот луидоров на похороны всех трудолюбивых людей, семейства которых слишком бедны для того, чтобы похоронить приличным образом отца, мать, ребенка.

Потом он повернулся к Марии и продолжал:

— Мария, вот пятьсот луидоров для больных детей и несчастных матерей. А этот кошелек для вас, Мария. В нем пенсия за год для вашей матери и деньги, нужные вашему брату для окончания его предприятия.

Две крупные слезы скатились по лицу женщины. Она сложила руки.

— И вы не хотите, чтобы я упала к вашим ногам, — сказала она, — когда вы столько делаете для нас!

— Разве вы не сделали для меня больше, чем я могу когда-нибудь сделать для вас! — сказал А в сильном волнении. — Не по вашей ли милости могу я два года преклонять колени на могиле моего отца, а с этой ночи, наконец, и на могиле моей матери.