Книга Директория. Колчак. Интервенты - Василий Болдырев

Своевременность же Болдырев прозевал и оказался поэтому вышвырнутым за борт более ловким и находчивым адмиралом.

Не нам, конечно, об этом жалеть. Немногое проиграли мы, как и немногое выиграли бы от того, если бы сибирский трон достался Болдыреву.

Что особенно бросается в глаза, так это та легкость, с которой Болдырев сдал позиции Колчаку. Энергичный и предприимчивый на войне с японцами и немцами, Болдырев вдруг попал в состояние такой прострации, что оказался совершенно безынициативным и нерешительным. «Гражданское мужество и решительность военных властей (в гражданской, надо понять, обстановке. – В. В.) всегда оказывались, – глубокомысленно поучает нас Болдырев, – ниже их профессионального боевого мужества на внешнем фронте». И заготовленный было приказ армии о походе против захватчика Колчака так и остался лежать под сукном. «Суждены нам благие порывы»! Зато Болдырев старался укротить Колчака словами, взятыми напрокат из арсенала эсеровской фразеологии.

Как будто боевой генерал, не раз нюхавший порох, не мог знать, что одними словами в таких случаях не действуют. И хотя Болдырев силою обстоятельств вынужден был примириться со своим положением, но в душе своей – что, впрочем, проскальзывает и в дневнике и о чем свидетельствуют многие документы – не раз сожалел, что прозевал удобный момент и дал так глупо обойти себя. Ведь «счастье было так возможно, так близко». И это «счастье» он, бесспорно, хотел себе вернуть.

Заехав во Владивосток, он немедленно же начал зондировать, насколько благоприятно складываются обстоятельства к тому, чтобы удачно свергнуть Колчака. И не напрасно Болдырев избрал для своего отдыха Японию. Где было искать поддержку против Колчака, как не в Японии.

Чем Болдырев похвастать не может, так это последовательностью в словах и действиях. Болдырев все время старается уверить нас, что был врагом интервенции, а в действительности он все планы для борьбы с большевиками строил на интервенции и на нее же возлагал все надежды. И поступал он так даже тогда, когда жил в Японии, когда, следовательно, был не у дел. Именно тогда он написал известную записку «Краткие соображения по вопросу о борьбе с большевизмом», которая была передана представителям союзных держав.

Указав в этой записке, что «несогласованность действий (союзников. – В. В.) содействует прочности большевизма, облегчает его пропаганду и переносит заразу далеко за пределы России», напомнив, что «большевизм – мировое зло» и что поэтому «борьба с большевиками является борьбою за сохранение культуры, борьбой цивилизации против варварства и разрушения», Болдырев внушает союзникам, что борьба с большевиками «является общим делом всех культурных стран», а потому все они должны объединиться для этой борьбы.

Болдырев выработал даже план этой борьбы.

«Нужны, – говорит он, – союзнические силы, готовые в крайнем случае и для нанесения решительного удара вооруженным силам большевиков. Силы эти могли бы быть организованы: а) для действия совместно с Добровольческой армией генерала Деникина с юга России и б) со стороны Сибири с сибирскими войсками».

«Силами Японии, – советует Болдырев, – немедленно приступить к организации и переброске в Сибирь 150–200 тысяч армии, из коих 100 тысяч – на Уральский фронт, а остальные – для охраны порядка внутри Сибири и на железной дороге» (курсив наш. – В. В.).

«Предложить остальным союзникам, – рекомендует Болдырев, – оказать немедленную денежную помощь Японии и снабдить ее необходимыми материальными и техническими средствами».

«Ближайшая очередная задача – овладение линией реки Волги».

Такие и тому подобные советы давал союзникам «враг» интервенции Болдырев, одновременно работая над достижением японо-колчаковского соглашения, хотя Колчак на это никаких полномочий ему не давал. Обо всем этом Болдырев предупредительно уведомил Колчака письмом. И характерно, что молчанием откликнулся Колчак на это письмо.

Полнейшую непоследовательность проявлял Болдырев и в своих отношениях к чехословакам. Он ненавидел их на словах, – а ведь было за что ненавидеть их, – но на деле он не прочь был при случае и ими воспользоваться для своих надобностей. Да если бы случайные обстоятельства не помешали, то Болдырев выступил бы против Колчака в одной и той же организации, которая объединяла и другого соперника Колчака – Гайду, того Гайду, которого Болдырев в своих мемуарах на каждом шагу третирует en canaille.

Сохранившиеся документы свидетельствуют о том, что Болдырев одновременно вел игру на разные стороны, дабы своевременно пристать к той, которая одержит верх.

Он находится в переписке с Чайковским, Авксентьевым и Брешко-Брешковской и в то же время поддерживает связь с крайними правыми.

«Ваши шансы растут даже у правых», – сказал Болдыреву один приятель, и Болдырев с явно искусственной иронией заносит эти слова в свой дневник.

Чего проще? Еще в сентябре – октябре 1919 года он заигрывает с областниками, собирающимися вырвать власть у Колчака, а в ноябре он предлагает помощь колчаковскому правительству. Более подробное освещение этих фактов читатель найдет в тексте и особенно в примечаниях.

Эпоху колчаковщины Болдырев провел в Японии. Разгром Колчака и крушение интервенции дали ему возможность оценить происходящие события более правильно. В январе 1920 года он вернулся в Россию.

Дальнейшая деятельность Болдырева вполне отчетливо выявлена и подробно изложена в самой книге. Мы поэтому на этой деятельности здесь останавливаться не будем. Свои соображения и дополнения мы выскажем и сделаем в примечаниях. Здесь отметим только, что тесное соприкосновение и более близкое ознакомление с положением советской власти и ее задачами побудили наконец и Болдырева «сменить вехи», и уже на Дальнем Востоке ему удалось некоторыми поступками доказать, что он распростился с прошлым и ориентируется на советскую власть.

26 октября 1922 года красные войска, предводительствуемые Уборевичем, заняли Владивосток. Болдырев не эмигрировал, а остался в городе и решил передаться властям, чтобы держать ответ за свои прошлые преступления против советской власти.

Мотивирует он свое решение следующими предусмотрительными словами: «Обстановка, создающаяся на западе Европы, допускающая возможность всяких осложнений, включительно до вооруженных выступлений извне против России, подсказывала мне, что в могущей возникнуть борьбе мое место только здесь, среди своего народа».

«Ничто, – внушает он нам несколькими строками выше, – никогда не заслоняло во мне мысли о родине и работе в своей стране».

«Россия!», «Родина». Нерешительный в действиях, наш боевой генерал проявил и некоторую чрезмерную осторожность в словах. Куда решительнее и прямее он высказался некоторое время спустя.

Из Новониколаевского местзака, куда перевели Болдырева, он 22 июня 1923 года обратился во ВЦИК со следующим заявлением:

«Отойдя в середине июня 1922 года от всякой политической и общественной работы и откинув мысль об эмиграции за границу, я, после занятия города Владивостока войсками Красной армии в конце октября 1922 года, как бывший профессор и член конференции военной академии, готовился к отъезду в Москву вместе с наличным, бывшим во Владивостоке, составом профессуры и имуществом академии. Отъезд этот должен был быть выполнен в срочном порядке, согласно телеграммы наркома по военным делам т. Троцкого. Тем не менее поездка не осуществилась. 5 ноября, по распоряжению местного ГПУ, я был арестован».