Книга Ключ от Королевства - Марина и Сергей Дяченко

Может, и с завучихой так получится?

Я подняла глаза.

Нет, не получится. Я поскорее снова потупилась — в пол смотреть безопаснее.

— Ты знаешь, что с четырнадцати лет наступает уголовная ответственность?

Мне ещё только тринадцать исполнилось. Вон у Зайцевой уголовная ответственность давно наступила — и что?

— Ступай домой — немедленно. Приведи мать — немедленно.

— Она на работе.

— Значит, ступай на работу… Или я сама к ней пойду!

Было ещё светло. Ещё даже уроки не закончились.

Зайцева, Лозовая и Хворостенко преспокойно сидели на какой-нибудь географии и перемигивались со своими мальчишками. Героини.

Мой рюкзак остался в учительской. И даже лучше: не надо таскать на спине такую тяжесть.

Я села на скамейку возле школьных ворот. Идти к маме на работу — полное безумие. Во-первых, у себя в конторе она всегда занята, ей даже звонить можно только в крайнем случае. Во-вторых…

Я даже не стала додумывать эту мысль до конца. А просто вытащила из кармана куртки стеклянный шарик с плавающим ключом.

Теперь он не казался волшебным. И всё особенное настроение, которое было у меня с утра, испарилось. Ключ от Королевства… вот вам ключ от Королевства, в Королевстве город…

Идите вы все в баню со своими сказками!

Я со злостью размахнулась и забросила шарик в кусты.

Надо было пойти вчера с этим дядькой. Пусть бы он оказался маньяком, заманил меня в лес и убил. И сегодня завучиха, вместо того чтобы шипеть на меня, трагическим голосом объявила бы на школьном собрании о моей смерти. И целый месяц в школе только и было бы разговоров, что обо мне — какая я была, в сущности, неплохая девчонка…

Я рассмеялась. И опять не потому, что мне было смешно, — а потому, что это самая глупая малышовая мысль: пусть я умру, и они все попляшут. Детский сад, честное слово. Почему я должна умирать? Из-за Зайцевой?

Мне стало жалко шарик. Всё-таки он был прикольный. Его можно подарить Петьке и Димке… Правда, они из-за него подерутся. Ладно, можно объявить между ними соревнование: кто будет лучше себя вести — тому дам шарик ненадолго поиграть.

Вот так примерно размышляя, я поднялась со скамейки, подошла к голым кустам и, наклонившись, стала высматривать на земле шарик.

Шарика не нашлось — в раздражении я очень далеко его зашвырнула. Но кусты были не особенно густые, поэтому я, присев на корточки, потихоньку в них залезла.

Шарика не было. Я посмотрела направо и налево; на земле, голой и гладкой, имелся фантик от конфеты и размокший окурок. Куда же, ёлки-палки, я его забросила?

И я продвинулась ещё немного вперёд. Кусты уже должны были закончиться — за ними газон, где летом водятся кузнечики. Может быть, шарик на газоне?

Я полезла вперёд, как медведь сквозь чащу. Газона не было! Я обернулась — дорожка тоже скрылась за сплетёнными ветками. Куда ни посмотришь — кусты, кусты, кусты…

Тогда я выпрямилась. Был, конечно, риск, что меня увидят из окна учительской, и тогда ко всем моим провинностям прибавится ещё и «разорение зелёных насаждений»…

Я огляделась вокруг — и почти сразу тихо заорала.

Глава 2 Аудиенция

— Вот, ваша милость, мальчишка забрался в королевский сад. Наша вина, недоглядели. Хотя, лопни мои глаза, как он пролез? Изгородь вроде цела…

«Ваша милость» был высокий старик, одетый в чёрное. Глядя на него, я поняла, что наша завучиха — милейшей души женщина и красавица к тому же.

Тот, что меня поймал, и сейчас ещё держал мои руки заломленными за спину. В жизни никто со мной так не обращался — даже Зайцева.

— Пусти!

— Ишь ты, ещё дёргается. Так вам его оставить, ваша милость? Или уж по-простому, отодрать кнутом да отпустить?

Я задёргалась сильнее, но мужичок так крутанул мне локти, что пришлось успокоиться.

— Не выйдет по-простому, — сказала «милость» скрипучим, как ржавые петли, голосом. — Мальчишка-то непростой, издали видать… А ну, говори, стервец, чего тебе в саду надо было?

— Меня пригласили! — О том, что я вообще-то девчонка, страшно было и заикаться. — Мне дали ключ!

— Ключ от сада?

— Ключ от Королевства!

— Вот как? — Крючковатый нос «милости» описал в воздухе сложную фигуру. — Кто?

(Неон? Криптон? Ксенон? Как его звали-то?!)

— Оберон. — Я обрадовалась, что помню его имя.

Хватка того, что держал меня за локти, чуть-чуть ослабла. Видно, Оберона тут знали.

— Врёшь, — предположила крючконосая «милость». — Сторож, яблок-то он много натрусить успел?

— Не нужны мне ваши яблоки! Я к ним не прикаса… лся. Я из другого мира, у меня редкие способности, Оберон меня специально пригласил!

— Тронутый мальчонка, — с сочувствием сказал сторож и наконец-то выпустил меня. «Милость» молчала, уставив жёлтые круглые глаза.

Я посмотрела на свои руки. Остались красные вмятины от пальцев сторожа — наверное, будут синяки. Но всё это ерунда по сравнению с кнутом, который мне скоро светит!

— Я говорю правду, — сказала я, стараясь не зареветь.

Вокруг было темно и гулко. Горели факелы, продетые в крепления на стенах. Высокий потолок был закопчён до черноты. Ну где же, где наша милая учительская? Где полки с классными журналами, где наглядные материалы на верёвочных петельках?

Какого лешего мне понадобилось в этом проклятом «королевстве»?!

— Я говорю пра… хотите, спросите у Оберона… ну пожалуйста.

— И как, — спросила «милость» после долгого неприятного молчания, — как спросить о тебе, сопляк?

— Скажите, Лена Лапина…

«Милость», кажется, поперхнулась. И я поперхнулась тоже. Я вспомнила, что там, на ноябрьской дождливой улице, Оберон не спросил, как меня зовут! А вздумай спросить — я бы не сказала. Не говорю я своего имени незнакомцам.

— Как есть тронутый, ваша милость, — заступился за меня сторож. — Видно же — не в себе. Давайте, я его кнутом — так, для порядку только… И пусть себе идёт…

— Отведи в каземат, — скучным голосом сказала «милость». — Дело непростое.

Я вообще-то люблю животных. И даже мышей и крыс. Но тут их было как-то слишком много, и они вели себя нагло.

Я с ногами залезла на деревянную скамейку, она шаталась и скрипела подо мной, грозя обрушиться. В темнице не было факела, только светилось маленькое окошко. Крысы сновали вдоль стен, и казалось, что пол шевелится. А в дальнем тёмном углу лежала куча тряпок, от неё вела цепь, как шнур от телевизора, только не к розетке, разумеется, а к большому кольцу в стене. Эта куча лежала так неподвижно, что уже через полчаса напряжённого сидения то на корточках, то на коленях мне было совершенно ясно: это истлевший труп предыдущего узника.