Книга На Сибирской флотилии - Геннадий Турмов

С началом обстрела многие горожане, вооружившись биноклями и подзорными трубами, стали подниматься на сопки для наблюдения. На батареях и укреплениях, где, несмотря на обстрел, работы продолжались, потерь не было. Потери были в городе. На Вороновской улице снаряд пробил домик мастера Кондакова, убив его беременную жену, мать четверых детей.

В долине речки Объяснения снаряд пробил дом командира 30-го Восточносибирского полка полковника Жукова. Стрелок Шилов, стоя часовым, был контужен взрывной волной, но, не покидая поста, согласно Уставу, крикнул разводящего. Находившиеся рядом супруга командира полка и ефрейтор Детиненко бросились в кабинет и вынесли полковое знамя. (16 марта Шилов и Детиненко были награждены Знаком отличия Военного ордена 4-й степени, став первыми во Владивостоке георгиевскими кавалерами в этой войне.)

Перед казармами Сибирского экипажа разорвавшийся снаряд легко ранил пятерых матросов. Крепость на бомбардировку не ответила ни одним выстрелом из-за неготовности одних и недостаточной дальности огня других батарей. Выпустив около 200 снарядов, в 14 ч 20 мин японские корабли прекратили огонь и стали уходить к югу. В 17 ч 30 мин в надвигавшихся сумерках они скрылись из виду обнаруживших их еще утром наблюдателей с острова Аскольд и мыса Майдель.

Капитан 1-го ранга Рейценштейн получил сообщение о подходе японской эскадры к городу в 10.00. Он тотчас же отдал команду готовить корабли к бою и походу.

На крейсерах отрепетовали команду, в машинных отделениях стали поднимать давление пара в котлах. Как всегда, задерживал крейсер «Рюрик» – его котлы не могли быстро набрать нужного давления. Вокруг крейсеров ледокол «Надежный» обкалывал лед.

Мацкевич, ответственный за работу динамо-машин № 3 и № 4 и кормовые минные (торпедные) аппараты, сразу же после сигнала тревоги бросился к своему заведованию.

Отношения с командой у него складывались неплохие. Электрики относились к корабельной «элите», были грамотными и хорошо разбирались в технике, непростой даже для того времени.

Выслушав доклады о готовности к выходу, Дмитрий приказал ожидать дальнейших команд. Развернуться в сплошном льду было затруднительно. Ко всему прочему «Громобой» под напором льда навалился на «Россию».

Пока отводили эти корабли друг от друга и вытягивали из ледяного плена, прошел не один час.

Команда «Сниматься с бочек» последовала уже после того, когда японская эскадра закончила обстрел и направилась в открытое море.

Владивостокские крейсера вышли с большим запозданием, боевого соприкосновения с противником не имели и вернулись на рейд в 17.00.

Наутро следующего дня Камимура произвел разведку в заливах Америка и Стрелок, затем вернулся к Владивостоку, демонстративно маневрируя в Уссурийском заливе, а в полдень ушел на юг.

Из-за минной опасности и отсутствия во Владивостоке тральных сил капитан 1-го ранга Рейценштейн доложил, что не может выполнить приказ только что назначенного командующего флотом Тихого океана вице-адмирала Макарова – послать один из крейсеров на разведку к островам.

– Адмирал во Владивостоке нужен, – вскинулся командующий и приказал тут же отправить доклад главнокомандующему Алексееву.

Уже 25 февраля 1904 года начальником отряда стал контр-адмирал Иессен, который командовал крейсером «Громобой» до 1902 года и совершил на нем переход из Либавы во Владивосток. Минный механик Дмитрий Мацкевич слышал об адмирале только хорошие отзывы.

– Наш, крейсерский, – подчеркивали знакомые офицеры, когда речь заходила о новом начальнике отряда.

А во Владивостоке в эти дни горожане обсуждали, с какой целью эскадра Камимуры явилась бомбардировать город. И все приходили к единому мнению: «Ради устрашения!» Жители с прибаутками приобретали за копеечную плату осколки японских снарядов у вездесущих мальчишек, которые носились по улицам с возгласами: «Купите японские гостинцы!»

Неразорвавшиеся японские снаряды находили в городе на Гайдамакской, Никифоровской, Вороновской улицах и близ детского приюта Матросской слободы вплоть до самого лета.

Месяца через два после бомбардировки Владивостока Дмитрий получил от Леры интересную почтовую открытку. Интересную вдвойне. Во-первых, на обороте открытки четким каллиграфическим почерком было написано: «Встречай, приезжаю. Получила направление в Морской госпиталь. Лера».

Во-вторых, открытка была французская, изготовлена в Париже и изображала женщину со знаменем в руках, за спиной которой падал раненый солдат, рушились от взрыва какие-то строения…

Дмитрий быстро перевел с французского заглавие: «Жукова спасает полковое знамя». И текст: «Бомбардировка Владивостока японцами. Бомбардировка нанесла только небольшой ущерб и кроме пяти раненых солдат, других жертв не было.

Артиллерийский снаряд, взорвавший в доме полковника Жукова, ранил осколками часового, который крикнул, чтобы помогли жене полковника, спасавшей знамя полка».

«Ай да журналисты! – подумал Дмитрий. – Быстро отреагировали».

За свой подвиг Жукова поощрения не получила, а командир 30-го Восточносибирского стрелкового полка полковник Жуков в мае 1904 года за отличие по службе Высочайшим указом был произведен в генерал-майоры и назначен на должность коменданта Николаевска-на-Амуре и его укреплений.

В одном из своих писем в Америку знакомая Мацкевича, Элеонора Прей, писала:

«Вообразите себе снаряд, выпущенный [во время обстрела] с корабля на расстоянии, по крайней мере, десяти миль, который вошел в верхний угол помещения, где сидели две женщины и трое детей… рассек тело одной из женщин надвое, разнес по пути стол, затем пробил стену и разорвался во дворе, и ни у одного из других людей не было даже царапины…Более ста пятидесяти снарядов было выпущено по городу, и каждый стоит не менее пятисот долларов золотом, так что обстрел должен был обойтись примерно в сто тысяч, и все это за жизнь единственной бедной женщины. Воистину, война ужасна!..

Третьего дня, к моему величайшему удивлению и удовольствию, ко мне пришел лейтенант Каган – впервые за два месяца. Был его день рождения, и он находился в городе. Они дислоцированы в форте Линевича, что в нескольких верстах от города, и там во время обстрела разорвалось четыре снаряда, не причинивших вреда, за исключением крыши одного дома. Он прислал мне осколок одного из них, и я была так рада, ибо Тед (муж Элеоноры. – Прим. авт.), так старался раздобыть такой осколок, но не смог».

Проходя по Пушкинской от дома, где он снимал комнату, до Адмиральской пристани, Дмитрий всегда любовался домиком необычной архитектуры, прилепившимся к сопке, словно ласточкино гнездо, в самом углу улицы. Однажды он остановился около домика как раз в то время, когда из него выходил его хозяин, среднего роста, крепкий на вид мужчина с черной, как смоль, бородой.

Раскланявшись, они познакомились и разговорились. Хозяин домика на Пушкинской оказался весьма любознательным человеком. Ну, а каким же быть пионеру дальневосточной журналистики, одному из первых поэтов Владивостока, издателю и писателю Николаю Петровичу Матвееву (Амурскому)?