Книга По обе стороны горизонта - Генрих Аванесов

Я не сказал своему избавителю никаких слов благодарности, но это, видимо, и не требовалось. Мы вошли в школу и разошлись по своим классам: я – в 3-а, он – в 5–б. Разница в возрасте на этом жизненном этапе исключала возможность нашей дружбы, но беспроволочный телеграф сделал свое дело. Всю оставшуюся часть осени и зиму меня никто не трогал, опасаясь моего покровителя. Опасения имели под собой почву. Серега – так он представился мне в день знакомства – занимался борьбой, имел к этому делу природные данные и склонность. Соответствующими были и успехи – у него уже был второй юношеский разряд, и он должен был уже вот-вот получить первый. Спокойный и уравновешенный Серега со стороны казался медлительным. Тем более неожиданной, видимо, и для его соперников по ковру, была Серегина острая, без всякой задержки реакция, причем, во всех областях: мыслях, чувствах, действиях. В нем присутствовало чрезвычайно редкое для человека сочетание ума и силы. Мы иногда встречались с Серегой в школьных коридорах или на улице, благо наши дома были рядом, и обменивались короткими репликами. Серега говорил о своих успехах в спорте, а я о фотографии, которая в это время становилась моим увлечением. В конце концов, именно эти увлечения нас и сблизили. Я записался в секцию борьбы и стал три раза в неделю ходить на занятия, а Серега первые уроки фотографии получил от меня.

Надо сказать, что к третьему классу я уже многое знал и умел для своего возраста. Несмотря на тяготы военного и послевоенного времени, родители сделали меня домашним ребенком. В этом были свои плюсы и минусы. Мне не разрешалось гулять одному во дворе, и законы детского сообщества пришлось познавать буквально на своей шкуре, только поступив в школу. Я рано научился читать и писать. Очень хорошо помню первую книгу, которую прочел самостоятельно – Робинзон Крузо. Книга была очень старая, с пожелтевшими страницами и выцветшими рисунками. К тому же она еще была кем-то вырвана из переплета. Страницы в ней были перепутаны, а некоторых не было вовсе. Начав ее читать, я не мог остановиться. Уставая сидеть, я продолжал читать стоя, потом ложился с книгой в руках. Мама говорила, что я не выпустил книгу из рук, пока не дочитал до конца. Было мне тогда чуть больше шести.

В дошкольные годы я много времени проводил дома один или почти один. Когда родители уходили на работу, я и еще один-два соседских мальчишки оставались на попечении соседской бабульки из нашей квартиры или израненного на фронте бывшего электромонтера из соседней. Бабулька целый день спала у себя в комнате с открытой дверью и требовала от нас тишины. Выполнить такое нам удавалось, но на очень короткое время. Устав терпеть шум беготни и крики, она вставала с постели и разгоняла нас по комнатам. На какое-то время в квартире устанавливалась тишина. Потом мы постепенно снова вылезали из своих углов, сходились вместе, и все повторялось сначала. В обед нам наливалось по тарелке супа и выдавалось по кусочку хлеба.

В те дни, когда мы оставались на попечении монтера, было голодновато. Он нас ничем не кормил, но зато усердно учил основам электротехники. У него было несколько ящиков старых, поломанных выключателей, розеток, звонков и другого электрического хлама. Под его руководством мы сначала разбирали с десяток одинаковых приборов, не подлежащие восстановлению детали отбраковывались, а из оставшихся собиралось несколько исправных. Он с нашей посильной помощью собирал на какой-нибудь дощечке целые электрические схемы, подключал к ним батарейку, и мы с удовольствием щелкали выключателями и нажимали на кнопки, при этом зажигались лампочки, звенели звонки, а иногда, и это было просто чудесно, начинал крутиться маленький электромотор.

Наверное, наш сосед был прирожденным педагогом, а я хорошим учеником. Очень скоро я начал самостоятельно ремонтировать нехитрые электроприборы, которые были в нашей квартире, не забывая о технике безопасности, ее он тоже усердно и успешно нам преподавал. Когда в квартире гас свет, то звали меня. Я знал, где находятся пробки и как сделать жучка. При этом взрослые светили мне фонариком или огарком свечи, что мне казалось вполне естественным.

Чтобы сделать мое пребывание дома более привлекательным, отец покупал мне разные инструменты, которыми я с удовольствием учился пользоваться. Например, лобзик я не выпускал из рук несколько лет, делая полочки и шкатулки. Я сам сделал себе электровыжигатель и стал украшать свои изделия не только резьбой, но и рисунком. Позже мне захотелось заняться фотографией, и отец, всегда поддерживавший мои увлечения, купил мне старенький фотоаппарат «Любитель» и толстый справочник по фотографии. Я мучительно долго изучал эту книгу, пытаясь из обилия приведенных в ней сведений выделить главное для меня: как же все-таки сделать фотографию? Помочь было некому, отец не имел никаких представлений об этом. В конце концов, мне удалось что-то понять, и со временем фотография стала еще одним моим увлечением.

Но у домашнего воспитания была и своя обратная сторона, которая проявила себя, когда я пошел в школу. Умея читать, писать и считать, я не знал правил простейших детских игр, не умел драться и вообще не понимал, зачем сюда пришел, если все, чему здесь учат, мне и так давно известно. Первый класс воспринимался как непрерывный кошмар. Во втором классе я категорически отказался от того, чтобы меня провожали в школу. Но только к третьему классу я стал равным среди равных.

Серега тоже был домашним ребенком, но его родители своевременно позаботились о том, чтобы он умел вести себя в детском коллективе. Скорее всего, это была даже не их заслуга, а бабушки – она до войны много лет работала преподавателем в средней школе и хорошо знала детскую психологию. У Сереги тоже было множество увлечений, но совсем иного рода, чем мои. Он все время что-то выращивал. У него на подоконнике вечно стояли цветочные горшки и миски, в которых росли какие-то растения. Он их поливал, подкармливал, подрезал, делал с ними еще что-то, и они отвечали на его заботу бурным ростом или цветением. Кроме того, он постоянно возился с рыбками в аквариуме и птицами в клетке. И там и там то и дело появлялось потомство, и Сереге приходилось его пристраивать у друзей и знакомых, что было очень и очень непросто. Был у него еще и хомячок в клетке, которого он постоянно охранял от очевидных поползновений кошки.

В отличие от меня, Серега жил вместе с родителями и бабушкой в отдельной двухкомнатной квартире с кухней, ванной и телефоном, что было по тем временам неимоверной роскошью. В своем окружении я не знал никого, кто бы еще жил в таких условиях. Отец Сереги был главным инженером какого-то оборонного предприятия. По утрам за ним приезжала машина, что тоже было для всех нас чем-то очень необычным. Изредка Серега приглашал к себе, и меня всегда поражал уют, царивший в этой квартире, так непохожей на нашу коммуналку. Когда мы вместе с Серегой впервые пришли к нему, нас встретила его бабушка. Она сразу заставила нас обоих вымыть руки и стала накрывать на стол. Сладкий горячий чай и теплые булочки были очень вкусными. Пока мы увлеченно поглощали все это, бабушка успела очень подробно расспросить меня о родителях, о моих увлечениях и о том, как я учусь в школе. Очевидно оставшись довольной ответами, она при каждой последующей встрече справлялась обо всем этом снова и, прощаясь, передавала привет моим родителям. Несколько позже я познакомился и с мамой Сереги – Анной Васильевной. Она тоже всегда была очень приветливой, а все наши дела вызывали у нее живейший интерес.