Книга Елизавета Петровна - Николай Павленко

Красоту Елизаветы Петровны отмечали и в годы, когда она достигла зрелого возраста, причем отзывы исходили от женщин, обычно более предвзятых в оценках представительниц своего пола. Так, леди Рондо писала подруге в 1733 году: «Принцесса Елизавета, которая, как вы знаете, является дочерью Петра, очень красива. Кожа у нее очень белая, светло-каштановые волосы, большие живые голубые глаза, прекрасные зубы и хорошенький рот. Она склонна к полноте, но очень изящна и танцует лучше всех, кого мне довелось видеть. Она говорит по-немецки, по-французски и по-итальянски, чрезвычайно весела, беседует со всеми, как и следует благовоспитанному человеку, — в кружке, но не любит церемониальности двора».

Принцесса Анхальт-Цербстская (будущая императрица Екатерина II) прибыла в Россию в 1743 году, когда Елизавете Петровне исполнилось 34 года, и тоже была поражена ее красотой. Екатерина, отнюдь не питавшая нежных чувств к Елизавете Петровне и, как известно, критически относившаяся к ее царствованию и поведению на троне, не могла удержаться от похвал ее внешности. Это была уже не девица, удовлетворение прихотей которой ограничивалось скромными ассигнованиями Анны Иоанновны на содержание ее двора, а единодержавная повелительница, чьи запросы немедленно удовлетворялись, сколько бы ни расходовалось на приобретение дорогих тканей на платья или ювелирных изделий. Полнота ее к 34 годам увеличилась, но еще не достигла того критического размера, перевалив через который, женщина становится рыхлой, и уже никакой косметикой не скрыть дряблой кожи на шее.

34-летняя императрица продолжала блистать красотой: «Поистине нельзя было тогда видеть в первый раз и не поразиться ее красотой и величественной осанкой. Это была женщина высокого роста, хотя очень полная, но ничуть от того не терявшая и не испытывавшая ни малейшего стеснения во всех своих движениях; голова ее также красива».

Каждый из приведенных отзывов дополняет описание внешности Елизаветы новыми штрихами и в совокупности рисует ее обаятельной, темпераментной, веселой, общительной и жизнерадостной девицей и дамой. Казалось бы, располагая такой привлекательной внешностью, ей нетрудно было найти достойного жениха. Но случилось так, что Елизавета Петровна до конца дней своих так и не обрела супруга, если не считать Алексея Григорьевича Разумовского. Прямые свидетельства о том, что они были связаны брачными узами, отсутствуют, но имеются два косвенных, не дающих безоговорочного основания считать брак состоявшимся. Одно из них состоит в особом отношении императрицы к церкви в подмосковном селе Перове. Богатые вклады императрицы в эту церковь дали основание полагать, что именно в ней произошла церемония венчания.

Второе косвенное свидетельство связано с повелением Екатерины Великой Разумовскому представить ей документы о брачных узах его с Елизаветой Петровной. В этом случае императрица обещала оказывать Алексею Григорьевичу почести и предоставить материальное обеспечение, положенное представителю династии. Разумовский якобы в присутствии вельможи, присланного за документами, сжег их в камине.

Разумовский, как известно, оказался в поле зрения цесаревны только в 1731 году, а Петр Великий и его супруга принимали энергичные меры, чтобы выдать замуж дочерей еще при своей жизни. Их усилия увенчались успехом лишь частично, когда при жизни Петра состоялась помолвка старшей дочери. Что касается красавицы Елизаветы, то все попытки найти ей жениха как при жизни родителей, так и после их смерти неизменно заканчивались неудачей.

Когда знакомишься с содержанием донесений иностранных дипломатов, касавшихся замужества Елизаветы Петровны, то создается впечатление, что присутствуешь на ярмарке, где шла оживленная торговля женихами и невестами, где каждый из продавцов и покупателей норовил не продешевить и не заплатить лишнего, где чувства и желания брачующихся приносились в жертву политическим интересам, а сделки происходили за их спиной и без их согласия, где продавец расхваливал свой товар, а покупатель стремился обнаружить в нем изъяны, где, наконец, прибегали ко всякого рода хитростям, чтобы принудить покупателя поспешить с приобретением, ибо за его спиной будто бы стоял другой покупатель, жаждущий приобрести этот же товар.

Заботу о замужестве младшей дочери Петр проявил еще в 1717 году во время пребывания во Франции, когда невеста достигла лишь восьмилетнего возраста. В Париже состоялась его встреча с французским королем Людовиком XV, который был одного возраста с Елизаветой. Вместо предусмотренной по этикету церемонии взаимных поклонов и расшаркиваний царь схватил ребенка на руки и расцеловал его. Супруге царь об этом визите писал: «Объявляю вам, что в прошлый понедельник визитовал меня здешний каралище, который пальца на два более Луки (карлика. — Н. П.) нашего, дитя зело изрядное образом, и станом и по возрасту своему довольно разумен, которому семь лет».

Первые сведения о хлопотах царя с целью выдать замуж Елизавету за Людовика XV относятся к 1719 году. Это были, скорее всего, придворные слухи, уловленные чутким ухом секретаря французского посольства Лави, доносившего 25 июля регенту короля кардиналу Дюбуа: «Царь рассчитывает заключить союз с королем и убедить со временем принять в супружество принцессу, его младшую дочь, очень красивую и хорошо сложенную особу. Мать принцессы, — добавлял Лави, — не раз повторяла своей дочери, прося ее учиться со вниманием и совершенствоваться в французском языке».

Разговоры были подкреплены делом два года спустя, в 1721 году, когда царь отправил своему послу в Париже Василию Лукичу Долгорукому собственноручное письмо: «Понеже мы в бытность свою во Франции много говаривали Зиммеру и маме королевской о сватанье за короля одну из наших дочерей, особливо за среднюю (Елизавету. — Н. П.), понеже равнолетна ему, но пространно тогда, за скорым отъездом, не говорили, которое дело мы вам поручаем, чтобы вы его, сколько возможность допустит, производили, однако же, чтоб то тайно было от регента, в чем приложите свой труд». «Прилагал свой труд» в поисках невесты и французский двор: был составлен список потенциальных невест, включавший 99 принцесс, из которых избрали несколько наиболее приемлемых. В этом сокращенном списке значилось и имя Елизаветы. Посол Версаля в Петербурге Ж. Кампредон тоже был горячим сторонником установления дружеских отношений Франции с Россией и считал, как и все современники, самым надежным средством укрепления дружбы брачные узы. Двенадцатилетней невесте, как мы видели, он дал самый лестный отзыв.

Хотя с Елизаветой по красоте не могла соперничать ни одна из принцесс Европы, выбор Версаля пал на испанскую инфанту, которую даже пригласили для более обстоятельного знакомства в Париж.

Отказав в браке с королем, французский двор не отказался от намерения породниться с русским царем и предложил в женихи другого кандидата — герцога Шартрского, причем на жестких условиях: царь обязывался обеспечить будущему зятю после смерти Августа II польский трон. Переговоры велись в величайшей тайне из тех соображений, что если сведения о них станут достоянием европейских дворов, то поднимется волна острого недовольства, особенно в Польше. Брак должны были заключить одновременно с заключением союзного договора. Царь согласился с этими условиями, обязавшись «не говорить об этом ни одному из своих министров».