Книга Утренняя звезда - Пирс Браун

Вдох. Удар. Выдох. Удар. Вдох. Удар. Выдох. Удар. Только сердце и легкие.

И так до бесконечности. Или же конец все-таки настанет? Но когда? Когда я умру от старости? Размозжу голову о камень? Перегрызу трубки, которые желтые вставили в мой желудок и кишечник, чтобы вводить по ним питательные вещества и выводить отходы жизнедеятельности?

Или когда ты сойдешь с ума?

– Нет, – шепчу я сквозь зубы.

О да-а-а!

– Проклятая тьма! – кричу я в голос и делаю глубокий вдох, чтобы успокоиться.

Прикасаюсь к стене разными частями тела в определенном порядке – это упражнение помогает мне прийти в себя. Спина, пальцы рук, копчик, пятки, пальцы ног, колени, голова… Потом все сначала, и так двенадцать раз. Или сто. Ладно, пусть на всякий случай будет тысяча.

Вот как выглядит полное одиночество.

Я и не подозревал, что нет более ужасной судьбы, чем остаться совсем одному. Человек – не остров. Мы нуждаемся в любви. Нуждаемся в ненависти. Другие люди дают нам волю к жизни, учат нас чувствовать. У меня же не осталось ничего, кроме тьмы. Иногда я кричу, иногда – смеюсь. То ли весь день, то ли всю ночь – кто его разберет. Смеюсь, чтобы хоть как-то убить время, сжечь калории, которыми кормит меня Шакал, и наконец заставить свое дрожащее тело погрузиться в сон.

А еще я плачу. Издаю странные звуки вроде жужжания и свиста.

Откуда-то сверху доносятся голоса, всплывающие из бескрайнего черного океана. Слышу сводящее с ума бряцание цепей и костей, от которого стены моей темницы начинают вибрировать. Кажется, что люди совсем близко, но на самом деле нас разделяют тысячи километров. Будто совсем рядом, у края тьмы, существует целый мир, но мне не дано увидеть его, прикоснуться к нему, попробовать его на вкус, ощутить – я не могу проникнуть через завесу, отделяющую меня от реальности. Я – пленник одиночества.

И вот снова раздаются голоса. Звякание цепей и стук костей щекочут мой слух.

Или все это звучит в моей голове?

Даже подумать смешно!

Я ругаюсь матом.

Я строю планы. Убить. Зарезать. Задушить. Разорвать. Сжечь. Я умоляю. Я торгуюсь.

Тихо подвывая от ужаса, я молюсь за Эо, радуясь, что ее миновала чаша сия.

Она тебя не слышит.

Я распеваю детские песни и декламирую «Умирающую Землю», «Фонарщика»,[3] «Рамаяну», «Одиссею» на греческом и латыни, а потом на мертвых языках – арабском, английском, китайском и немецком. Нужные слова сами всплывают в памяти благодаря специальным каплям, которые Маттео дал мне, когда я был, по сути, еще мальчишкой. Я обращаюсь за силой к заплутавшему ахейцу, единственным желанием которого было найти дорогу домой.

Ты забываешь, что он сделал!

Одиссей был героем! Взял неприступную Трою, проникнув за крепостные стены с помощью деревянного коня! Так и я разбил армию Беллона, призвав на Марс Железный дождь!

А потом…

– Нет! Замолчи! – перебиваю я тьму.

…потом его воины вошли в Трою. Увидели женщин. Увидели детей. Знаешь, что они сделали с ними?

– Заткнись!

Ты прекрасно знаешь, что они сделали. Кости. Пот. Плоть. Прах. Рыдания. Кровь.

Тьма скалится и злобно смеется.

Жнец, Жнец, Жнец… Все деяния, которым суждено войти в историю, утопают в крови.

Я сплю? Или это не сон? Я потерян. Кровавые видения, шепоты и крики затопляют меня. Снова и снова я дергаю Эо за ее хрупкие, тонкие щиколотки. Раз за разом бью Юлиана по лицу. До бесконечности смотрю на то, как Пакс, Куинн, Тактус, Лорн и Виктра испускают дух. Как же много боли… И ради чего?! Ведь в конце концов я подвел свою жену, подвел свой народ.

А еще ты подвел Ареса. И своих друзей.

Кто же из них все-таки выжил?

Севро? Рагнар?

Мустанг?

Мустанг? А вдруг она знает, что ты здесь? Вдруг ей наплевать на тебя? И вообще, с чего ты взял, что ей есть до тебя дело? Ведь ты предал ее. Ты лгал ей. Использовал ее ум. Ее тело. Ее кровь. Ты показал ей свое истинное лицо, и она убежала. А вдруг это она? Вдруг она предала тебя? Сможешь ли ты после этого любить ее?

– Заткнись! – кричу я самому себе в полной темноте.

Не думай о ней. Не думай о ней.

А почему бы и нет? Ведь ты по ней скучаешь…

И вот перед моим мысленным взором, погруженным в кромешную тьму, возникает очередное видение. Зеленый луг, прочь от меня на коне скачет девушка, оборачивается, привстав на стременах, и призывно смеется, увлекая меня за собой. Волосы развеваются на ветру, золотистые, словно колосья пшеницы.

Она нужна тебе. Ты любишь ее. Золотую девушку. Забудь эту алую сучку!

– Не-е-ет! – кричу я и начинаю биться головой о стену. – Это все тьма! – шепчу я.

Тьма играет с моим разумом, и все же я стараюсь забыть о Мустанге и Эо. За пределами этих стен мира не существует. Нельзя скучать по тому, чего нет.

Теплые струйки крови стекают по лбу с содранных струпьев, кровь капает из носа. Облизываю холодный камень в поисках капель. Пробую на вкус соль, марсианское железо. Медленно, медленно… Стараюсь растянуть удовольствие от нового ощущения. Хочу сохранить этот вкус надолго, чтобы вспомнить о том, что я – человек. Алый из Ликоса. Проходчик.

Нет. Ты – не человек, ты ничто. Твоя жена покинула тебя и забрала с собой твоего ребенка. Твоя шлюшка отвернулась от тебя. Ты оказался ее недостоин. Слишком гордый. Слишком глупый. Слишком злой. А теперь о тебе просто забыли.

Забыли?

В последний раз мы с золотой девушкой виделись в тоннелях Ликоса. Я стоял на коленях рядом с Рагнаром, просил Виргинию предать ее собственный народ и жить ради более высокой цели. Я знал: если она решит присоединиться к нам, мечта Эо осуществится. Новый, лучший мир был от нас на расстоянии вытянутой руки, но Виргиния ушла. Неужели она забыла меня? Неужели ее любовь ко мне умерла?

Она любила не тебя, а твою маску.

– Это все тьма, тьма, тьма… – исступленно бормочу я.

Мне здесь не место.

Лучше бы я умер! После смерти Лорна меня отдали Октавии, чтобы ее ваятели препарировали мое тело и выяснили, как же мне удалось стать золотым и есть ли еще такие же, как я. Но Шакал заключил с ней сделку, забрал меня и запер в своем поместье в Аттике, а потом долго пытал, задавая вопросы о Сынах Ареса, о Ликосе, о моей семье. Он так и не сказал, кто меня предал. Я умолял казнить меня.

А он заточил меня в каменную темницу.