Книга Государева невеста - Елена Арсеньева

Лямки натянулись; водолив[3] стал на носу, глядит настрежень; Меншиков прилег под тенью борта; Александр с Александрою притулилисьрядом. Охрана держится вежливо, однако глаза у всех на стреме. Ну, все впорядке, можно давать знак к отплытию.

Крюковский махнул рукою…

– Э-эх! У-ух! – басом запел водолив, подхватив его знак.

Судно качнулось, тронулось, пошло на глубину, разворачиваясьпоперек течения.

– Господи! Господи, помилуй! – вдруг раздался тонкий крик, иКрюковский, недоверчиво подняв брови, увидел, как тонкая фигура в черном платьемедленно (ему показалось, что неестественно медленно!) переломилась над бортом,свесилась с баржи – и рухнула вниз, в воду.

Взметнулись брызги.

Она! Мария!

Крюковский вцепился в борт, увидел: темные водорослираспущенных кудрей поплыли по реке, потом медленно пошли вниз, и белое облаковзметнувшихся юбок тоже пошло вниз… на дно, в бездну, на смерть…

Глава 1

«Без ослушания и мотчания»

Тетушка Варвара Михайловна стояла перед племянницей иглядела на нее с такой ненавистью, что Маше было жутко видеть это новоевыражение в прежде умильных глазах. Она была ростом гораздо выше горбатойтетушки, и той приходилось закидывать голову, чтобы смотреть в лицо девушке,так что ее черный, как вороново крыло, старомодный парик, слишком тяжелый ипышный для этой по-птичьи маленькой головки, то и дело съезжал на затылок,выставляя жидкие полуседые прядки, прилипшие к вспотевшему лбу: тетку от яростибросило в жар.

– Гордыня! Гордыня демон твой, Марья! – прокричала тетушка.– Что ты о себе возомнила, скажи, пожалуйста?

– Ничего. Напротив, участь сия для меня роскошна чрезмерно.

– Не лукавь! – взвизгнула тетка, замерев перед Машею, какзмея, вставшая на свой хвост перед жертвою. – Не лукавь, не прекословь! Из волиродительской не выступишь!

– Батюшка меня неволить не станет, я знаю сие доподлинно!

Маленькие черные глазки Варвары Михайловны вдруг сделалисьчуть ли не в пол-лица.

– Так ты еще и дура к тому же! – прошептала она как бы внедоумении. – Глупая дура!

Маша вздрогнула, когда тетка схватила ее за руку своимивлажными, ледяными пальцами:

– Думаешь, почему батюшка твой вдруг стал приверженцеммалолетнего великого князя, еще когда жива была Екатерина-императрица? Илиневдомек, что он являлся некогда одним из гонителей царевича Алексея Петровича,а потому должен страшиться, что сын царевича, вступивши в возраст, не помянетдобром супостатов отца своего, а уж Меншикова-то, Александра Даниловича, – темболее!

– Так, напротив, следовало бы держаться подальше от сегомальчишки и взять сторону Анны либо Елизаветы, – строптиво возразила Маша. –Матушка-императрица семейство наше жаловала, как мы исстари были приверженыВеликому государю Петру, а стало быть, и дочери ее не оставили бы нас своимимилостями.

– Ждите! Как же! – фыркнула Варвара Михайловна. – Да развепрокричали бы которую-нибудь из них на престол, когда обе рождены были еще внебрака? К тому ж, Анна уже замужем за голштинским герцогом, а кому не ведомо,что он – заклятый враг твоего батюшки. Для герцога радость его голову на плахуположить. Опять же и Елизавета может выйти замуж за какого-нибудь иноземногопринца, и с ней вместе на русский престол воссядет иноземец, и для этого-тоиноземца Александр Данилович будет прокладывать дорогу?! Иное дело, когда б уЕкатерины-покойницы был сын, тогда наш-то, Данилыч-свет, едва бы сталколебаться между сыном Екатерины и сыном царевича Алексея и, конечно, принял бысторону первого, и держался бы ее крепко. Но ведь помер сын Екатерины вомладенчестве! А стало быть, надо выбирать из того, что есть. Не так живи, какхочется, а так, как бог велит!

Маша безучастно глядела в окно поверх теткина парика.Напрасно Варвара Михайловна думает, будто дочь Александра Данилыча Меншиковаглухая и слепая, не видит, не слышит, не ведает, что вокруг нее творится. Чтобыобезопасить себя от его мести за убиенного родителя, Меншиков положил женитьнаследника русского престола на своей дочери!

– Нет, но почему я?! – воскликнула Мария отчаянно. – Колимне не мила завидная участь сия, взяли бы Сашеньку!

Варвара Михайловна завела глаза, моля бога о терпении.Больше всего ей хотелось бы сейчас схватить добрую орясину да вломитьстроптивице поперек спины, чтоб неделю потом лежала пластом, не в силах ниногой, ни рукой шевельнуть, оплакивая глупость свою девичью. Она передохнула,подождала, покуда от взора отойдет белая муть бешенства, и вновь началауговоры, но при этом ей казалось, что маятник часов в коробке красного дерева,некогда привезенных деверем ее, Александром Данилычем, еще из Голландии, где онпобывал с великим Саардамским плотником [4], бьет ей прямо по темечку – да влоб, по темечку – да в лоб.

– Сама знаешь, Екатерина ощущала себя в долгу перед батюшкоютвоим, оттого и не смогла отказать ему, завещала волю предсмертную – женитьсявнуку на тебе.

– Не могла отказать? – переспросила с усмешкою Маша. –Почему же сие? Не потому ли, что некогда была препровождена в императорскуюпостель с ложа батюшкина?

Бац! Из Машиных глаз искры посыпались, а Варвара Михайловна,отвесив сию оплеуху, ощутила такое облегчение, что почти миролюбиво ответила:

– Твое счастье, дура, что при нас нет чужих ушей! Вспомнилабы еще про Марту Скавронскую, которая в соломе с какими-то преображенцамивалялась, прежде чем досталась Борису Петровичу Шереметеву, а уж от него… – Онамногозначительно умолкла.

Продолжать никак не следовало! «Слово и дело государево»было еще в чести, и за упоминание о буйном прошлом императрицы Екатерины моглапострадать даже родня всесильного Меншикова… тем паче что всесилие его впоследнее время несколько пошатнулось. Ну как этого не хочет понять Машка, дуранабитая!

Тетушка поглядела на зарозовевшую, припухшую от пощечиныщеку племянницы и подосадовала на себя. Бить девку по лицу, портить эту красотунесказанную было не след!