Книга Отстегните ремни - Катерина Кириченко

На паспортном контроле порядка тоже не оказалось. Самая короткая очередь — к стойке с надписью «дипломаты». Вся очередь при этом состояла из каких-то теток с авоськами. Слегка посомневавшись, я примостилась за ними и робко спросила у впереди стоящей девицы, явно не дипломатического вида:

— Простите, пожалуйста. А не дипломатам тоже сюда можно?

Девица удивилась вопросу, она, кажется, вообще не видела, в какой очереди стоит. Потом поняла меня через полминуты:

— Да, ясный пень, можно. Ну, я так думаю, что можно.

«Ясный пень»… Этимология некоторых выражений порой не поддается никакой логике. Вспомнила, как однажды на вечеринке в Амстердаме пыталась перевести голландцам фразу-анекдот: «Воды по колено, а рыбы до хуя».

Достоялась наконец. Мама милая, минут двадцать простояла на паспортный контроль, как в бомбейском аэропорту. Виза у меня была в порядке, не буду даже вспоминать очередь у российского посольства в Гааге, где я стояла с другими голландцами три дня подряд с девяти до двенадцати прямо на улице под дождем и быстро научилась по новой, потому что новое, как говорят, — хорошо забытое старое, писать номерочки шариковой ручкой на тыльной стороне ладони! У нас там и перекличка была, на голландском языке. Какой-то больше всех доведенный беспорядком до бешенства Ханс вызвался быть добровольцем-организатором:

— Nummer eenendertig!

— Ja!

— Nummer tweeendertig!

— Hier!

Как на войне прямо, господи! Устроит же российское правительство даже за границей свой мини-совок! Стыдно просто за страну, в конце концов! Особняк себе купить в центре Гааги — денег у них хватило, а поставить в холле цивилизованные кресла для ожидания и как-то оптимизировать запись в консульство, чтобы народ по три дня там не толпился, — это уже непосильная задача. Понятно, что про народ в России традиционно никто не думает, но думали бы хоть о своем международном имидже, что ли… Хотя после того, как Путин в лучших хрущевских традициях стучит кулачком (хорошо, не ботинком!) на международных мероприятиях, что, мол, уважать себя заставим, на черта еще нужны эти креслица в Гааге? И так, по-моему, всем очень ясно, как Россия себя в последнее время позиционирует на международной политической арене.

Вещи приехали на удивление быстро. Ничего не украли, мелькнула мысль. Проверила замок на чемодане. Все в порядке. Откуда такой страх, будто что-то должны были украсть? Опять новое — хорошо забытое старое? Определенно, у меня просто нервы не в порядке. Зашла в туалет, расположенный в зале багажа. Заглянула в кабинку, поозиралась в поисках туалетной бумаги. Ни бумаги, ни мыла в пустом контейнере над раковиной, ни бумажных или иных полотенец не обнаружилось. Решив, что до дома уже недолго, я еще раз строго-настрого запретила себе делать какие бы то ни было преждевременные выводы и, посмотрев в пыльное зеркало, подбодрила себя улыбкой. Улыбка вышла кривоватая. Ничего, завтра будет другой день, я высплюсь и нервы восстановятся, подумала я и вышла обратно в зал багажа.

Чемодан за мое отсутствие никто не украл, и на том спасибо!

В такси случился настоящий прикол. Меня это даже развеселило. Поторговавшись о цене, села в «Волгу», с таким шофером за рулем! Ну прямо девяностые годы. Спортивные штаны и куртка типа «Адидас». И это после голландских-то таксистов в хороших костюмах, глаженных рубашках, а часто — и в запонках! Попыталась сесть на заднее сиденье, услышала: «Да садись сюда, там грязно». Села на переднее, автоматически пристегнула ремень. И сразу получила: «Ты что, мне не доверяешь?» Аж дар речи потеряла. Как ответить на такой вопрос? Да я и не думала «не доверять», я вообще о нем не думала как о человеке, просто пристегнулась. Оказалось — не надо, обидела человека. Отстегнулась и поняла в ту же секунду: я в таком специальном мире, где гарантий больше не будет, где все произойдет так, как произойдет, и пристегиваться здесь — не работает, не спасет, на все ВОЛЯ БОЖЬЯ и СУДЬБА. Шофер же добил меня окончательно: «Да я шучу. Ты че, не местная? Штрафы ж теперь дикие. Пристегивайся!» Все это почему-то меня слегка расслабило, я улыбнулась и подумала, что в таком такси, наверное, можно и курить. Спросила и узнала, что да, можно, «только бычки — в форточку». Ну, супер, рассмеялась вслух.

Пристегиваться — обидишь шофера, сидеть сзади — испачкаешься, зато курить можно, но при условии, что окурок лучше пусть засорит окружающую среду, но не пепельницу в салоне разваливающейся «Волги»!

Настроение вдруг резко поднялось, прямо подскочило, и мы понеслись в город-герой Москву!

* * *

— Ма-ам!

— Мусечка!

Мама вылетела отпирать какую-то хлипкую застекленную дверь у лифта, которая, судя по ее внешнему виду, все равно не смогла бы остановить грабителей, если бы им пришло в голову залезть в этот пыльный и облезлый коридор нашей шестнадцатиэтажки.

Мама была красивая. Толстая и красивая. Нарядная, в кружевной блузке, не по-домашнему. У меня немедленно потекли слезы. У нее тоже. Я прислонилась к стене. Сколько мы не виделись? Года три, наверное, с ее последнего приезда в Амстердам, когда она приехала в смешном, длинном таком пальто и нелепо смотрелась на улице. У нас все в куртках, длинное пальто — нигде не купить в принципе. Хотя нет, я видела их однажды в продаже, «Мax Marа», по тысяче двести евро, и они даже мне понравились, но я решила, что они меня состарят, и не купила. Да и куда в нем ходить в нашем демократичном городе? В машине оно мешает, на велосипеде — просто не представить, куда его девать…

— Ну как ты, Мусик, добралась? Все такая же худая! — У мамы слегка потекла тушь. Она виновато улыбнулась и потащила меня по коридору в квартиру.

Сказать, что это была моя квартира — не сказать ничего. Да, моя. Я, собственно, тут выросла, научилась пить и курить, а до этого — читать и писать. А до этого — ходить. И мама меня учила. Я помню, как держу ее за палец, а батарея надо мной — огромная, выше меня, и я отпускаю палец и берусь за нее, и боль! Ужасно горячо. Но какая же она другая, квартира эта! Ужасная. Маленькая, тесная, очень перегруженная всем, особенно цветовыми пятнами. Одни обои чего стоят — в нагруженный такой цветочек, и на их фоне мебель, в свою очередь нагруженная вещами. Слезы, уже почти подсохшие, от вида обоев потекли вновь, да с тройной силой.

У нас почему-то все общение за эти годы сводилось к переписке по имэйлу с сестрой, звонкам по телефону маме раз в месяц, и еще они приезжали ко мне, раза четыре за все эти годы, и были сначала страшно родные, но на третий день уже очень мешали жить и раздражали постоянными дурацкими вопросами. Я же — никогда не приезжала домой… Сначала долгие годы на это не было денег. Потом не хватало времени. А потом, наверное, появился какой-то страх. Мне стало удобнее встречаться на нейтральной территории, мы прилетали, каждая из своей страны, в Париж, например, и проводили там неделю. Маму это тоже устраивало, она иначе вряд ли бы попала во Францию. А так — все в одном флаконе.

— Мамулечка, я умираю с голода, пошли на кухню. — Вышло ненатурально, натянуто. Ничего, сейчас пройдет.