Книга Прошлой осенью в аду - Светлана Гончаренко

— Чертова каракатица! — накрыл меня из троллейбуса сиплый немолодой бас. Но скрежет дверей и вой отчалившего троллейбуса заглушили его. Я тяжело и сбивчиво дышала, будто уже отмахала стометровку. Помню, я зачем-то оглянулась. Троллейбус полз вперед, и я увидела маньяка в белом плаще, который метался внутри, за закрытой дверью. Он пробился-таки к выходу и теперь бессильно хватал меня сквозь пыльное стекло, прижимал к нему белое искаженное лицо, и губы его шевелились.

Этот кошмар вернул мне силы. Я бросилась бежать в сторону дома. Капитан Фартуков вытолкнул меня из троллейбуса не на моей остановке, а на предыдущей. Я промчалась тогда километра полтора, не чуя под собой ног. Было уже совсем темно, но бежала я по людной улице и то и дело натыкалась на прохожих. Всюду мерещился мне весь белый, даже покойницки голубоватый маньяк. Чудилась и всякая чертовщина: вот маньяк останавливает троллейбус и догоняет меня на своих длинных нечеловеческих ногах. Вот он, неведомо как разузнав мой адрес и съежившись до размеров некрупного бродячего кота, караулит меня за дверью подъезда. А вот он тянет меня в лифт, а я не могу ни противиться, ни кричать.

Когда я трясущимися руками вставила ключ в дверь и ворвалась, наконец, в свою квартиру, я первым делом разрыдалась от ужаса. Выключатель я никак не могла поймать в темноте — он уползал от меня, как живой. Но вот назойливо, но безусловно засияли все лампы. Я взялась за дело. С я фонариком заглянула под кровати и в шкафы, тщательно заперла дверь и даже забаррикадировала ее тумбочкой с телефоном. Я горько пожалела, что Макс, как назло, ночует у бабушки. Я осталась одна и не знала, что делать.

Нет, я и тогда понимала, что мой психоз нелеп и глуп, но все-таки никак не могла успокоиться. Я сунулась было в ванную, но пулей вылетела оттуда. Все виденные мною до того фильмы — страшилки и психодрамы одновременно воспряли в моей памяти, хотя память у меня далеко не феноменальная. Проклятые видения с потрясающей отчетливостью встали передо мной и впились в меня, как вампиры. Ведь все цивилизованное человечество как дважды два знает, что если в подобной ситуации женщина (причем красивая, как утверждает капитан Фартуков) встанет под душ, то маньяк тут же исхитрится и удушит ее. Если она вздумает принять ванну, то он же утопит ее самым жалким образом. Я, конечно, бодрилась и убеждала себя, что все это только бредни гнусного жирного Хичкока и его бездарных подражателей. Если я войду в мою ванную, то уже никакой даже самый плюгавый маньяк, туда не поместится. Да там повернуться негде, чтоб душить! К тому же маньяку придется преодолеть железную входную дверь, а мой бывший муж некогда сработал ее из ворованной танковой брони и утверждал, что ее не возьмет даже гранатомет "Муха". И потом, разве я одна на свете? Ведь сейчас я отлично слышу, как за стенкой соседи Дегтяревы ругаются, хохочут и отпускают затрещины своим визгливым близнецам. Мне очень милы были теперь эти звуки, хотя обычно раздражали. Я стыдила себя, смеялась над собой, но все равно Хичкок брал свое — войти в ванную для меня было все равно, что лечь в отверстый гроб. Я поплескалась кое-как на кухне (к счастью, кошмаров у кухонной раковины мне не удалось припомнить), сжевала с трудом банан и поплелась в спальню.

Как странно! Еще недавно я лихорадочно металась по квартире, ползала под кроватями, волокла тумбочку, а тут в один миг усталость навалилась на меня. Я ощущала, сколько она весит: если я еще немного поброжу по комнатам, то не дотащу ее до кровати. Я выключила большинство ламп. Здравый смысл еще бодрствовал, но уже таял неудержимо, как масло на горячей сковородке. Я свалилась на кровать, как попало скинула на коврик одежду и собралась погасить лампу у изголовья. Я уже начала смотреть какой-то сон. Он бежал передо мной как бы на прозрачной кинопленке, сквозь которую я смутно еще видела стены, одеяло и собственную руку на выключателе лампы. Вдруг на ночном столике, где стояла лампа, я заметила брошенную впопыхах сумку, а на ней прямоугольник визитной карточки.

Сон мгновенно мелькнул и сгинул. Я протянула руку и взяла карточку. Она и дана-то была мне довольно потрепанной, потом я несла ее, сжав в кулаке, себя не помня, так что она изрядно помялась. Однако напечатана она была на толстой мелованной бумаге и сохранила кое-какую солидность. Четко, без затей выстроились строчки. «Фартуков Александр Николаевич, капитан милиции». Ниже шли три каких-то телефона. "Все хорошо! Моя милиция меня бережет!" — да, именно такую пошлятину я пробормотала тогда и улыбнулась облегченно. Какой чудесный Фартуков! Как хорошо, что я его встретила! Ведь он спас мне жизнь! Положу здесь, на столике, эту карточку, а завтра позвоню. Может, Фартуков уже поймал маньяка? Может, какая-то незнакомка, не менее красивая, чем я, но посмелее, помогла ему собрать доказательства против белого, как привидение, монстра?

Чудесный, заботливый Фартуков… И совсем не похож на милиционера! Правда, до него я ни с одним работником уголовного розыска знакома не была, зато видела про них множество фильмов… У сыщика — это я знала так же хорошо, как и хичкоковские штучки в ванной — бывает обычно немудрящая физиономия, способность к бесконечному бегу и много совести. Но то в старых фильмах! Я их еще маленькой смотрела! Нет, теперь в кино сыщики именно такие, как Фартуков — странные, не очень подтянутые, одетые неважно и часто даже с косами до лопаток. И все время липнут к женщинам. Знаем, сериалы смотрели! Непонятно только, почему в криминальных новостях настоящие милиционеры больше похожи на тех, старорежимных, из кино — и лица немудрящие, и глаза тусклые, и речь косноязычная, и стрижки короче некуда. Но если в сериалах такие, как Фартуков, то и в жизни подобные должны водиться! Он же сам, в конце концов, есть!?..

Ах да, это кольцо… Змейка так и вспыхнула у меня перед глазами — и рубины загорелись, и жальце засновало. Какая вещь необыкновенная! И откуда она у простого капитана милиции? Я в полусне быстренько сочинила убедительнейшую историю; будто бы змейку сделал гениальный, но совсем пропащий преступник. А что, есть ведь такие умельцы — уникумы: подковывают блох, Пушкина рисуют на разных крупах, Бердяева цитируют на собачьей волосинке… И вот такой Левша, затянутый в болото криминала, вдруг одумался, а капитан Фартуков помог ему встать на верную дорогу… А Левша в благодарность подарил змейку… Змейка песенки поет да чего-то все грызет…

Хорошо помню, что заснула я совершенно успокоенной.

Глава 2. Сельдь в молоке

Тот, кто годами встает в полседьмого, чтобы ровно в восемь начать трудовую деятельность, понимает, что утро — самая противная часть суток. Около шести мой сон постепенно, сам собою начинает редеть. Не открывая глаз, я вижу унылые краски рассвета, и, как черти из болота, выскакивают откуда-то скучные проблемы предстоящего дня. Вот и в то утро первыми ко мне наезженным путем прорвались привычные, вчера еще обдуманные планы: надо постараться не опоздать на работу, надо не попадаться на глаза директрисе, надо убедить отца Гультяева не пороть сына, а выучить с ним хотя бы пару грамматических правил. Чего проще: «гнать, терпеть, вертеть, обидеть»… Помню, тут же сдобная и неодушевленная физиономия Гультяева нарисовалась в моем воображении, и спать расхотелось. Этот негодяй, вечно пребывающий в какой-то сомнамбулической нирване, туп до безобразия. Он делает по шесть ошибок в слове из четырех букв, а если пишет диктант (вчерашний в том числе, присланный из департамента образования), то слова у него сбиваются в кучу, буквы слабеют и валятся набок, а потом и вовсе его писанина вырождается в вялую волнистую черту. Я живо вообразила, что ждет меня сегодня по поводу районного диктанта в исполнении Гультяева: меня приглашают в кабинет, где как Будда в ступе, восседает директриса Валентина Ивановна. Увидев меня, она начнет угрожающе вращаться в своем винтовом кресле и гвоздить меня глазками крошечными и злыми, как у росомахи. Наконец, она уложит на стол свой колоссальный бюст, наклонится ко мне и скажет скрипучим дверным голосом: