Книга Дело принципа - Денис Драгунский

Старик смотрел на меня, не отрывая глаз, время от времени отковыривая ложкой кусочки пирожного и запивая маленькими глотками кофе.

У него были крепкие белые зубы.

А я продолжала:

– Рядом с царем стоит красавица Натали. Дантес поражен ее красотой. Дантеса представляют и ей. Улучив момент, он спрашивает её – кто она? Натали – великолепное итальянское сопрано! – отвечает: «Мой муж – лучший русский поэт, его любит царь, ему рукоплещет народ, но жить с ним – скука смертная: он или пишет стихи, закрывшись в кабинете, или веселится с приятелями-поэтами. Я для него лишь красивая игрушка». – «Ах, если бы позволили вы мне развеять вашу скуку, Натали!» – дерзко предлагает Дантес. «У вас не получится!» – «Ах, отчего же?» – спрашивает Дантес. «Я мать троих детей, я добрая жена, я мужу отдана, навек ему верна!» – «Но дайте же мне шанс!» – «Шансы не просят, их берут…» – отвечает Натали. И вот тут занавес.

– Хорошо сказано, – усмехнулся старик. – Верно. Насчет шансов так оно и есть.

– Действие второе, – продолжала я. – Картина первая. Площадь перед домом барона Геккерна. Вдали виднеется царский дворец. Падает снег.

«Что ты наделал? – спрашивает Геккерн у Дантеса. – Царский любимец Пушкин вызвал тебя на дуэль!» Дантес отвечает, что влюблен в Натали и чувствует взаимность. Но Геккерн обеспокоен: «Здесь азиатские нравы. Это кончится плохо».

На сцену въезжает настоящая карета! С конями! Из нее выходит граф Бенкендорф. Он говорит, что у Дантеса есть единственный выход – сделать предложение Катерине Гончаровой, сестре Натали: тогда Пушкин откажется от своего вызова. Дантес говорит, что Катерине уже двадцать шесть и она ему не нравится. «Тебе все равно конец, – отвечает Бенкендорф. – Пушкин отличный стрелок, но, если он, паче чаяния, промахнется – тебя казнят за дуэль». Дантес соглашается на женитьбу. Бенкендорф говорит, что будет шафером на его свадьбе, обещает ему блестящую карьеру в России.

Картина вторая. В доме Пушкиных. Натали и Катерина вышивают, сидя у окна. В окне видны красивые дома и набережная узкого канала. Говорят, в Петербурге полно маленьких рек и каналов. Вы были в Петербурге? Я – нет. Мой папа, кажется, был. Он вообще много где был, даже в Америке! Представляете себе? В общем, входит Дантес, обнимает Катерину, кланяется Натали, спрашивает, как себя чувствует великий Пушкин, и чем это пахнет на весь дом. «Великий Пушкин попросил яблочного варенья! – говорит Катерина. У нее меццо-сопрано. – Я варю его лучше, чем сестра. Ведь я же старше!» – смеется она и уходит.

«Зачем ты это сделал, Жорж?» – со слезами спрашивает Натали. «Чтоб быть с тобою рядом!» – «Лжешь, ты просто спасал свою жизнь!» Он падает перед ней на колени, она склоняется к нему, они целуются. Цокот копыт за окном. Дантес распахивает окно. «О, хоть один час мы будем счастливы!» – и они выскакивают наружу. Входит Катерина с блюдечком варенья. Видит, что никого нет. «О, я так и знала! О, глупая старая дева! О, подлец! О, негодяйка!» Замечательная ария! «О, негодяйка! О, подлец!» Конец второго действия! Вы себе не можете представить, публика едва вытерпела антракт! И вот действие третье. Вам правда интересно? Первая картина – в доме барона Геккерна. Он вслух читает Дантесу оскорбительное письмо Пушкина и говорит, что дуэль неизбежна: он уже написал Пушкину вызов от имени Дантеса. «Я не хочу стреляться! – трепещет Дантес. – Паду ли я, пронзенный пулей, иль Пушкина сразит она – меня все равно разжалуют и повесят!» Входит Катерина и поет: «Ты в России, мой милый неверный друг. Здесь за любовь платят жизнью». Появляются секунданты и уводят за собой Дантеса. Занавес. Картина вторая уже в Зимнем дворце. Декорация такая же, как в первом действии…

– Стася! – раздалось у меня прямо над головой. – Стася, что происходит?

Это пришла моя гувернантка, госпожа Антонеску.

– Мы тут пьем кофе, вы же видите, – вежливо сказала я.

– Стася, пора домой, – госпожа Антонеску взяла меня за руку.

– Дайте же дорассказать! – я выдернула руку и повернулась к старику, который внимательно разглядывал меня, госпожу Антонеску и громадного мужика в длинном сюртуке с серебряными пуговицами, который стоял за ее спиной – она на всякий случай позвала дворника Игнатия. – Вот. Вот. Вот, – продолжала я сочинять на ходу. – Дворец. Царь Николай сообщает придворным, что великий поэт Пушкин скончался от раны, полученной на дуэли. Оркестр играет траурный марш. Хор придворных поет: «Но пусть у гробового входа младая будет жизнь играть!» Траурный марш переходит в мазурку. Все танцуют. Вдруг входит граф Бенкендорф с пакетом. Царь останавливает мазурку, велит Бенкендорфу распечатать пакет и прочесть. Тот читает, что военный суд приговорил поручика Дантеса к смертной казни. Царю подносят золотую чернильницу. Он берет перо, чтоб утвердить приговор. Но тут к его ногам бросаются Катерина и Натали, умоляя о помиловании. «Вы просите за своего мужа, и это понятно, – говорит царь Катерине и обращается к Натали: – Но вы, мадам, отчего просите за убийцу вашего мужа?» – «Мой муж, великий поэт Пушкин, всегда призывал милость к падшим», – отвечает она. На последних нотах ее арии царь макает перо в чернильницу и с размаху перечеркивает приговор, который держит перед ним граф. Сминает бумагу и бросает ее прочь. Вот так! – я схватила салфетку, смяла ее и бросила прямо в старика. – Вот это финал!

– О, да! – сказал старик, поймав салфетку и отерев ею губы.

– Она у нас ужасная болтушка и фантазерка, – улыбнулась госпожа Антонеску, взяв меня за руку. – Сколько мы вам должны за кофе и пирожное?

– Что вы, что вы, что вы! – старик вскочил со стула, едва не опрокинув жаровню, стал прижимать ладонь к сердцу и даже попытался поцеловать ручку госпоже Антонеску, но она не далась. – Что вы, что вы, что вы… Она очаровательна!

– Тогда благодарим вас, – сказала она.

– Благодарю и всего доброго, – сказала я, и мы с госпожой Антонеску, заслоняемые дворником Игнатием, пошли к парадному подъезду.

Благо ходу было всего шагов тридцать.

Это было осенью. Впереди была опера, прогулки, уроки, гости, елка, снег, коньки, салазки с горки в парке, но в конце февраля начинало таять.

Я следила за сосулькой над окном.

Появлялась первая капля. Я ждала, когда она набухнет и сорвется, упадет на покрытый радужным цинком отлив. Окно было плотно закрыто, но мне казалось, что я слышу этот нежный глухо-звонкий удар. Я ждала еще несколько секунд, пока на кончике сосульки не набухала новая капля, чтоб убедиться, что капель началась, – и бежала сказать об этом папе.

Потому что это означало – пора возвращаться в домой, в имение. Это еще дедушка придумал – уезжаем с первой каплей. Как всегда, мы долго рассуждали, когда выезжать – вот сразу сейчас, пока еще дороги приморожены, или подождать пару недель, когда уже все подсохнет. Но все равно выезжали в самую слякоть.