Книга Вангелия - Владимир Сотников

– Может, она колдунья? – на всякий случай спросил он у сестры.

– Не, – возразила Зорица. – Колдуньи злые, а Ванга хорошая.

Обедал отец всегда молча. Он и жил в основном молча. А о чем говорить? И так все ясно: жизнь тяжела, и это никогда не переменится, завтра будет так же, как сегодня, и надо благодарить Бога, если не хуже.

Ванга подала отцу миску с таратором – холодной похлебкой из кислого молока с огурцами – и кукурузную лепешку. Это был хороший обед, сытный. Хоть жили они с отцом бедно, но поесть в доме всегда было что, и Ванга гордилась тем, что ведет хозяйство как взрослая. Наверное, и мама так же вела бы дом, если бы не умерла, родив ее; так иногда думала Ванга. Да нет, при маме все было бы, конечно, по-другому – лучше, богаче, радостнее. Может, и отец был бы хоть чуточку повеселее, хоть иногда бы улыбался, а так – Ванга не помнила ни одной его улыбки. Он только усмехался иногда, да и то невесело.

– Трудно тебе одной с хозяйством? – спросил вдруг отец.

Он уже доел таратор и вымазывал миску остатком лепешки.

– Нет, – пожала плечами Ванга. – Я же все умею.

– Да и какое у нас хозяйство? – усмехнулся отец. И без перехода сказал: – Ванга, я решил жениться.

– А… на ком? – удивленно спросила Ванга.

Соседки часто судачили, что Панде Сурчеву надо бы жениться, негоже мужчине без жены, и дочка его слишком мала, чтобы одной справляться с хозяйством. Но рассуждая таким образом, они всегда добавляли: только кто ж за него пойдет, за бедняка и батрака?

Потому Ванга и удивилась отцовскому решению.

– На ком ты хочешь жениться, папа? – повторила она.

– Еще не знаю, – ответил отец. – Буду искать невесту.

– Не знаешь – и женишься?

Ванга изумленно посмотрела на него. Отец не ответил.

После обеда он снова ушел в поле, где батрачил на хозяина. А она думала о его словах до самого вечера. И вечером, когда он вернулся и лег спать, думала тоже. Голова у нее стала горячая от этих дум, от вопроса, на который не находилось ответа в ее голове…

Ванга потихоньку прошла через комнату – два шага всего надо было сделать – и вышла на двор.

Она сидела на скамеечке, прислонившись к стене дома. Глиняная стена за длинный жаркий день налилась солнцем и не остыла к ночи. Она согревала и, казалось, успокаивала.

– О чем задумалась, Ванга?

Ванга вздрогнула. Она не слышала, как вышел во двор отец.

– Так… – нехотя проговорила она. Стыдно говорить про такое с мужчиной, пусть даже и с отцом, но понять очень хотелось, и потому она все же спросила: – Папа, а как же ты будешь жениться на чужой женщине?

Отец пожал плечами.

– А на ком женятся? На чужих женщинах. Не на родне же.

– Но ты же ее не любишь! – воскликнула Ванга. – Даже не знаешь, кто она…

– Все так женятся.

– Все не любят свою невесту, когда женятся?

Ванга не поверила отцу. Вон, когда у соседа Бориса была свадьба с Красимирой, они так друг на друга смотрели! И целовались крепко-крепко.

– Эх, дочка! – сказал отец. – Женятся, чтобы выжить. Одному тяжело. С хорошей женой голова на месте и в хозяйстве порядок. А любовь – не наша игрушка.

– Разве любовь игрушка? – покачала головой Ванга.

Дым от отцовской самокрутки плыл в теплом ночном воздухе, улетал к небу. Ванга любила, как пахнет этот родной дым. Счастье было в этом запахе.

– Игрушка, игрушка, – повторил отец.

А почему он так думает? Не объяснил. Он никогда ничего не объяснял своей маленькой дочери. Наверное, думал, что живет так просто и понятно, что тут и объяснять нечего.

– И я так замуж пойду? – тихо спросила Ванга.

– И ты. Все так.

Глава 3

Танке недавно исполнилось восемнадцать, а самой красивой девушкой в Струмице ее считали уже давно – года два, не меньше. К такой красавице, да еще из хорошей, зажиточной семьи всякий рад был бы посвататься, но жених у Танки уже был, и такой завидный, что другие не обивали понапрасну порог ее дома.

А ей хорошо было в этом доме, в этом большом саду, где отец ее и дед посадили каждое деревце! Скоро, скоро они с Гораном сыграют свадьбу, а пока – почему же не порадоваться родительской любви, почему не посмеяться, не повеселиться напоследок с подружками?

Этим Танка как раз и занималась ясным летним вечером. То есть не только этим, конечно: дела всегда найдутся. Вот сейчас за болтовней и смехом девушки собирали ежевику.

– И тут он ее ка-ак поцелует! – рассказывала Танка, ловко обрывая ягоды с колючих веток. – А она глаза закрыла и убежала!

Все в очередной раз захохотали, а подружка Милана сказала:

– Врешь ты все, Танка! Чего ей бежать? Она же сама в него влюблена. А уж как он ее любит…

– Да она испугалась! – воскликнула Танка.

Может, Милана снова хотела возразить, но тут до девушек донесся голос Танкиного отца:

– Танка! Где ты? Зайди в дом.

– Иду, папа! – крикнула она и, поставив на землю миску с ежевикой, побежала на зов.

Так и не успела доспорить с подружками о радостных и смешных вещах – о поцелуях, девичьем страхе и мужской любви.

Когда Танка вошла в комнату, там сидели не только отец с матерью, но и Панде Сурчев, сосед из крайнего дома. Танка немножко удивилась – зачем он пришел? Родители ее были людьми доброжелательными и открытыми, но Панде никогда не бывал у них в гостях. Она видела его лишь изредка, и всегда он был хмур и как-то мрачен. Ну да каким еще быть вдовцу-бедняку, который один растит маленькую дочку?

– Здравствуй, Панде, – сказала Танка. – Папа, ты меня звал?

– Здравствуй, Танка, – ответил Панде.

– Звал, звал, – кивнул отец. – Вот, дочка, Панде пришел к тебе свататься.

На миг Танке показалось, что она ослышалась.

– Свататься, говорю, Панде к тебе пришел, – повторил отец.

Танка вскрикнула и закрыла лицо фартуком. Потом опустила фартук, с надеждой взглянула на мать – может, все-таки ослышалась?

– Да, дочка, да, – подтвердила та. – Пора тебе замуж. Мы дали согласие.

– Ну, скажи и ты, что думаешь, – произнес отец.

Танка вскрикнула, как будто ее рубанули саблей, но не упала, а, рванувшись, выбежала из комнаты.

– Молодая еще, – объяснил отец. – Что она может думать? Мы согласны, Панде.

– Ну и хорошо, – кивнул тот.

Мать зашла к Танке в комнатку уже поздним вечером.

– Ну все, все, успокойся, – сказала она, садясь на кровать рядом с рыдающей дочерью. – Ты же знаешь, по-другому нельзя. Радоваться надо, что Панде тебя посватал.