Книга Все хорошо! - Татьяна Белкина

Вот и сейчас он слышал в своей душе этот противный свист — предвестник катастрофы. Все дело в том, что Зигфрид Зейс внезапно начал видеть сны. Раньше с ним такого не случалось. Стоило положить голову на подушку, и ночь пролетала незаметно. Сейчас то же самое нехитрое действие погружало его в странную, искривленную сферу сна, где, как правило, происходило одно и то же.

Сначала он провожал поезд. Настоящий, не из аттракциона, но весьма странный. Он был невообразимо длинным, как неразрезанная сосиска, скучного зеленого цвета. Кто уезжал на этом поезде, было непонятно, и оттого становилось еще грустнее и тревожнее. Откуда он знал, что кто-то уезжает? И куда? Зейс был уверен в одном — этот кто-то больше не вернется. Никогда. От безвозвратности и неизбежности потери сердце начинало биться сильнее, на лбу выступал пот и чесались ладони. Потом зеленая сосиска начинала корчиться, чихать и, наконец, превращалась в гусеницу, которая проглотила бедного кого-то и теперь переваривала его, извиваясь всем телом. Она кряхтела и тужилась, дергалась то вперед, то назад, пускала газы… Медленно чудище сдвигалось с места и, скрипуче потягиваясь, ползло. Хотелось убежать, чтобы оно не заглотило и Зейса. В то же время в этом движении было что-то завораживающее, и он смотрел на набирающий скорость состав, как кролик на удава. Поезд стучал по рельсам, это был привычный, успокаивающий механический звук, в который вдруг вплеталось присвистывание и пришепетывание. Зейс понимал, что поезд надо остановить, но не мог ни сдвинуться с места, ни закричать. Отчаянно чесались руки, из горла вырывался натужный хрип.

Тут его обычно будила жена. Зейс вставал, выпивал стакан воды и возвращался. Тогда начиналась вторая серия.

Действие происходило в незнакомой комнате, то ли в номере отеля, то ли в чужом доме с безликой, казенной обстановкой. На стуле сидела женщина. Она сидела боком, лицо закрывали пышные темные волосы. Сидела очень прямо, было видно, как напряжены мышцы спины и рук. Вокруг была тишина, густая, как сметана. От этого было трудно дышать. Женщина медленно поднимала руки, откидывала волосы, но он все равно не мог разглядеть ее лица. Медленно-медленно она опускала нервные кисти от головы к шее, ее пальцы, точно лапки паука, перебирали пряди волос, спускались на грудь, неуверенно тычась, находили верхнюю пуговицу темно-синего трикотажного жакета и расстегивали ее. Потом лапки переползали к следующей пуговице, все ниже, ниже, и наконец, синяя шкурка начинала слезать с плеча. Тишина все густела: из сметаны она превращалась в масло, потом в замерзшее масло, потом цементировалась и каменела. Вместе с ней каменел воздух. Когда шкурка падала на пол, воздух окончательно превращался в камень. Зейс стучал по нему кулаками, пинал и крушил плечом. Ничто не помогало. Каменный воздух заполнял бронхи, трахеи, легкие, и он задыхался.

В этот момент жена будила его во второй раз. Инженер судорожно шевелил посиневшими губами, хватался за горло и долго кашлял. Потом вставал, выпивал стакан воды и шел в кабинет. Иногда он думал: а если попробовать еще раз заснуть, может быть, в следующем сне удастся узнать, что это за женщина? И кто уезжал в том поезде? Но он не решался. Поэтому садился за компьютер и, от нечего делать, бродил в ночи по страницам виртуальных миров. Однажды он забрел на сайт знакомств. Что его заставило зарегистрироваться и разместить фотографию? Бог весть, но почему-то после этого инженеру стало легче. Сны стали сниться реже, и он иногда даже переставал слышать опасный присвист.

На его страницу заглядывало много женщин. Некоторые посылали смайлики, другие подмигивали, а иные предлагали встретиться и отправляли номера телефонов. Зейс никому не отвечал. Он заходил на все страницы, читал про пристрастия и увлечения, смотрел фотографии и удивлялся. Оказывается, вокруг кипела жизнь. Будто он нашел в лесу муравейник и расковырял его палочкой. В обнажившихся недрах миллионы насекомых жили своей, неведомой ему жизнью. Хотелось заделать пробоину, но чужая жизнь завораживала, приковывала к себе, не отпускала.

Так у инженера появилось новое увлечение — он стал завсегдатаем сайта, его рейтинг вырос, писем с каждым днем приходило все больше. Зейса это не пугало. Минимум раз в неделю у него была целая ночь, чтобы их читать. И вот однажды пришло подозрительное письмо от странной посетительницы. На ее страничке не было ничего, кроме групповой фотографии женщин в белых халатах — может, врачей, а может, рабочих на химическом производстве. Имени тоже не было — стоял аватар Lonely, одинокая, значит. В письме сухо и по-деловому назначалась встреча в Берлине. Lonely сообщала, что она из России, врач с какой-то странной специализацией, приедет в следующий понедельник на симпозиум, на три дня. Здесь же было название и адрес отеля. Больше ничего. Даже возраста, даже описания внешности. Ох уж эти русские! Инженер посмеялся про себя над наивностью и самоуверенностью одинокой докторши и решил, что тема исчерпана.

Однако в субботу ему снова приснился сон про тишину. Пришлось будить компьютер. Тут-то он и получил очередное письмо от Lonely. В нем была программа симпозиума и фотография темноглазой женщины средних лет с пышными волосами и мягкой улыбкой. Она сидела на стуле вполоборота — спина напряжена, а руки откидывают прядь волос. Женщина была одета в синий трикотажный жакет. Внизу стояла подпись: «Masha». Стало трудно дышать.

В воскресенье инженер Зейс не стал навещать родственников. Он взял собаку по кличке Гектор и поехал в лес. Там он долго гулял по замерзшим дорожкам, пока не нашел муравейник. Муравьи не спали, чинили очередную пробоину. Он наломал еловых веток, прикрыл поврежденный правый фланг, подумал, наломал еще веток, прикрыл весь муравейник и вернулся домой. Там он собрал чемодан, написал письмо в офис и записку жене, сел в сверкающий «Порше Кайен» и вбил в навигатор новый маршрут. Он ехал в Берлин.

* * *

Берлин был прекрасен. Он пах властью и деньгами. Но запах был не такой резкий, как в Москве. Облагороженный французскими духами и осмысленный немецкой философией, запах превратился в сложный аромат, где присутствовали напряженные нотки политических интриг, пронзительные — исторической перспективы и завораживающие — роскоши и окультуренности пространства. Пространства было много, Берлин знаменит парками, здесь даже есть лес в центре города.

Я решила пройтись пешком до Унтер-ден-Линден и, конечно, заблудилась. Приближалось Рождество. Город был украшен падающими голубыми огнями, зелеными елками с красными шарами и множеством разнообразных медведей. Наверное, потому что этот зверь красуется в гербе города. А может, медведи до сих пор живут в городском лесу? Я дошла до Банхоффа, посмотрела на новое стеклянное здание самого большого в Европе вокзала и вспомнила отца. Он так хотел съездить в Берлин, но что-то словно не пускало. Умер совсем недавно, года еще не прошло. Не болел, не жаловался, будто получил приказ и скончался в одночасье.

Вот бы сесть в поезд и поехать в Магдебург! Я помнила город, где родилась, только по рассказам мамы. Интересно, почему военные всегда женятся на учительницах? Она умерла давно, двенадцать лет назад. Отец сразу как-то сник и редко уезжал с дачи. Выбирался только в Академию, где продолжал преподавать до последнего дня. Даже учебник написал — «Фортификация и военная инженерия». Наверное, жалел, что у него нет сына, чтобы по его учебнику учился. Я ездила к нему каждый выходной, мы вместе сажали цветы и овощи, собирали урожай, а зимой смотрели мамины альбомы с фотографиями и открытками. На фотографиях были мы, а на открытках — Магдебург. Мне он всегда казался волшебным пряничным домиком, в котором живут аккуратные фрау и предупредительные герры. Все они непременно милы и прекрасно одеты, как люди на старых немецких почтовых карточках… Нет. Пусть остается таким, как я помню.