Книга Царица Савская - Тоска Ли

С тех пор я избегала дворца, насколько могла. Я уходила в сады и проводила долгие часы у бассейнов, напевая себе под нос мамины песни. Пыталась забыться в занятиях с учителем, которого приставил ко мне отец, явно для того, чтобы со мной не было новых проблем.

В течение трех лет я изучала поэзию шумеров, мудрость египетских писаний, истории о создании мира из Вавилонии. Я приходила к дворцовым писцам и развлечения ради читала порой из-за их плеча судебные документы, а главный писец отца позволял мне любоваться своим гордым почерком и даже делился со мной описанием битв моего деда, когда я подкупала его кувшином вина, утащенным из подвалов. Я с нетерпением ждала возвращения торговцев, привозивших новые сокровища: пергаментные свитки, таблички, вощеную бумагу, даже пальмовые черенки, на которых высекались их торговые счета.

Впервые с тех пор, как моя матушка перешла в мир теней, я вновь обрела радость. Мой новорожденный брат, Даммар, должен был стать царем. Я же скользила мимо дворцовых коридоров с их политическими дрязгами и тайными интригами, стремясь к историям других людей, что жили далеко-далеко отсюда. Стремилась сбежать от всего…

Но не сумела избежать взглядов брата Хагарлат.

Садйк был змеей — толстяк с безжизненными глазами, от которых ничто не могло укрыться, и с даром убеждать советников моего отца в собственной полезности.

Служанки и рабыни часто сплетничали о нем, говоря, что он родился под сильным знаком, — на самом деле это означало, что он изрядно разбогател, когда его сестра вышла замуж за моего отца. Казалось, им очарована половина дворца, хоть я и не могла понять почему.

Но самого Садика интересовал лишь один человек — я.

Его глаза следили за мной сквозь арки. Я чувствовала, как этот взгляд змеей скользит по моей спине и плечам всякий раз, когда я появлялась в алебастровом зале.

И это заметила не только я.

— Не удивлюсь, если Хагарлат попросит твоего отца отдать тебя Садику, — сказала мне однажды няня, закончив причитать над моими непослушными волосами. Шара, которая была мне как сестра, округлившимися глазами взглянула сначала на мать, а затем на меня. Она стала ненавидеть родственников Хагарлат после их появления во дворце, пусть даже только из верности мне.

— Он не согласится, — сказала я.

— Отчего же нет?

— Садик верен ему и без того.

Я не питала иллюзий по поводу собственного будущего: через несколько лет меня должны были выдать замуж за кого- то из знати.

Но не за Садика.

— Любовь Хагарлат к своему брату известна каждому, — сказала няня, яростно расчесывая мои волосы. — Как и ее способность получать милости от твоего отца.

— Но он даже не глава племени!

— Он брат царицы. И к концу года станет мастером вод, попомни мои слова.

Я потрясенно на нее посмотрела. Мастер вод управлял распределением потока воды от великой дамбы Вади, шлюзы которой питали оазис по обе стороны Мариба. То была должность, дающая власть над самыми влиятельными племенами столицы. Лишь честный и уважаемый человек мог справляться с неизбежными конфликтами по поводу распределения вод.

Садик не был ни честным, ни уважаемым.

— Он сумеет разве что собирать взятки.

— Билкис!

— Это правда. Садик — червь, питающийся от груди своей сестры!

Нянюшка резко и громко вздохнула и — я это чувствовала — была готова призвать меня к осторожности. Но прежде, чем она успела сказать хоть слово, Шара уронила бронзовое зеркало, которое как раз полировала. Зеркало с глухим стуком упало на ковер.

— Неуклюжая девчонка! — рыкнула на нее мать, но Шара этого словно не услышала, не поднимая взгляда от пола.

Нянюшка помедлила, затем ахнула и уронила пряди моих волос, которые начала заплетать. Она шагнула в сторону и поклонилась так низко, что я испугалась за ее шею.

Я медленно повернулась на стуле.

Там, в арке двери нашей общей комнаты, стояла Хагарлат. Край ее вуали был заколот, открывая лицо, в каждом ухе дождем звенели тяжелые золотые серьги. Две ее женщины стояли в маленькой комнатке за аркой. Я поднялась на ноги.

На секунду мы обе застыли. Я не шевельнулась даже для поклона, когда она молча ко мне подошла. Хагарлат остановилась лишь перед зеркалом и нагнулась, чтобы поднять своенравную игрушку.

Окинув зеркальце взглядом, она взяла тряпицу из застывшей руки Шары, провела ею по поверхности и протянула зеркало мне.

— Чтобы ты могла лучше видеть, — сказала она и вышла, уронив тряпицу на ковер.

В миг, когда она скрылась из виду, няня и Шара повернулись ко мне одинаковым движением. Их лица побелели, ноздри трепетали от страха. Я не стала спрашивать, как вышло, что дверь в наши комнаты оказалась открыта. Это не имело значения.

Через неделю я была помолвлена с Садиком.

Я бросилась в ноги отцу в приемной комнате его личных покоев — в месте, где он мог быть не царем, но человеком.

— Умоляю, не отдавай меня ему, — плакала я. Я цеплялась за тонкую кожу его сандалий, оттолкнув край халата, чтобы прижаться лбом к его ступням.

— Билкис, — со вздохом ответил он. Я подняла голову, но отец не смотрел на меня. Морщинки у его глаз казались глубже в слабом свете дворцовых ламп, с края ресниц исчезла характерная прежде сурьма. — Разве ты не можешь этого сделать? Ради Сабы — и ради Алмакаха прежде всего?

— Но что мне за дело до любых богов? — сказала я. — Боги делают что хотят!

— Так неужели же ты богиня, чтобы делать лишь то, что хочешь? — тихо спросил он.

— Она сделала так лишь потому, что услышала, как я плохо говорю о Садике. Я искуплю свою вину! — Я понурила голову, сжалась у его ног. — Я попрошу прощения. Я буду прислуживать в ее покоях. Но прошу, не заставляй меня делать вот это!..

Он потянулся ко мне, поднял на ноги.

— Хагарлат желает видеть усиление связи наших племен. И почему нет? Твой брат будет царем. Неужели ты действительно считаешь царицу столь мелочной?

Я отпрянула от него.

— Разве ты не видишь, что она ненавидит меня?

Я неловко попятилась с невысокого помоста и оказалась в озерце света стоявших перед троном ламп. Открыла рот, чтобы продолжить свое прошение, но осеклась, когда заметила, как он на меня смотрит.

Несколько мгновений его губы шевелились, но с них не слетело ни слова.

Кожа его приобрела бледность, которой я раньше никогда не видела.

— Исмени… — сказал он едва слышно.

Его рука поднялась, пальцы задрожали в воздухе.

— Отец?

Я снова шагнула к нему, но, когда попыталась обнять его колени, он отдернул ноги прочь.

— Отец, это я, Билкис!