Книга Шардик - Ричард Адамс

Теперь он дышал тяжело и шагал все медленнее, вывалив язык и щурясь от дыма, все гуще наползающего сзади. Зацепившись обожженной лапой об острый камень, огромный зверь упал и грузно перекатился на бок, а когда встал — принялся слепо бродить взад-вперед параллельно стене наступающего огня, задыхаясь в едком дыму. Вконец изнуренный, он потерял ориентацию и уже даже не видел, с какой стороны подступает пламя. Рядом с ним вспыхнул сухой клубок квиановых корней, и огненный язык лизнул переднюю лапу. В следующий миг воздух вокруг сотрясся от страшного рева, словно бы знаменующего готовность врага к смертельной схватке. Но еще страшнее и громче прозвучал бешеный рев самого медведя, наконец решившего принять бой. Мотая головой и нанося чудовищные удары по брызжущему искрами пламени, он встал на дыбы во весь свой гигантский рост и топтался взад-вперед, утрамбовывая мягкую почву, которая, казалось, даже стала проседать под непомерной тяжестью громадного тела. Длинный язык огня с треском взбежал по косматой шкуре, и мгновение спустя пламя полностью объяло зверя, продолжавшего мотать головой и раскачиваться в жутком, гротескном ритме. Охваченный болью и яростью, медведь шатко подошел к краю крутого обрыва и, качнувшись вперед, на краткий миг увидел внизу другого медведя, мерцающего, гримасничающего и протягивающего к нему огненные лапы. Потом он кинулся вперед и исчез, а секунду спустя раздался тяжелый всплеск и глухое бултыхание глубокой воды.

Подступая к обрыву, пламя слабело, опадало и угасало, и вскоре лишь отдельные участки густого кустарника продолжали гореть или тлеть там и сям. Огонь, выжегший на своем пути многие лиги сухого леса, остановился наконец на северном берегу реки Тельтеарны.

Молотя всеми четырьмя лапами в тщетных поисках опоры, медведь всплыл на поверхность и не увидел ни проблеска ослепительного света. Он находился в сумрачной тени — тени крутого обрыва и дугообразных лиственных ветвей, которые свисали с него, образуя подобие длинного тоннеля вдоль кромки реки. Медведь грузно ворочался и елозил по откосу передними лапами, пытаясь выбраться из воды, но откос поднимался слишком круто, и рыхлая земля осыпалась под когтями, вдобавок бурное течение неуклонно сносило его все дальше вдоль берега. Потом в лиственном пологе над ним замерцали, запрыгали оранжевые язычки огня, добравшегося наконец до последних ветвей. В воду с шипением посыпались искры, горящие листья, тлеющие хлопья пепла. Устрашенный нападением этого жуткого дождя, медведь оттолкнулся от берега и неуклюже поплыл прочь из-под пылающих деревьев.

Солнце уже садилось и сейчас светило прямо вдоль русла, окрашивая в багровый цвет клубы дыма, медленно ползущие над ним. Обугленные стволы деревьев, тяжелые, как тараны, во множестве плыли по реке, рассекая скопления мелкого плавника, комковатого пепла и спутанных лиан, постоянно сталкиваясь с глухим стуком и треском, погружаясь и выныривая, замедляя и ускоряя движение. Медведь выгреб в этот дымный хаос и поплыл наискось по течению, изо всех сил работая лапами, с трудом удерживая голову над водой, захлебываясь и шумно отфыркиваясь. В бок ему врезалось толстенное бревно — лошади такой страшный удар раздробил бы ребра. Зверь повернулся и забросил на него передние лапы — то ли вцепился в отчаянии, то ли ударил в ярости. Бревно ушло под воду, потом перевернулось, и медведя накрыло все еще дымящейся ветвью, которая медленно опустилась на него, точно рука с растопыренными пальцами. Задние лапы в чем-то запутались, и, пока он бешено брыкался, пытаясь освободиться, речной поток подхватил бревно и унес прочь. Огромный зверь задыхался, глотая воду, пепельную пену и крутящиеся листья. Мимо проплывали мертвые животные — полосатый макати с оскаленными зубами и закрытыми глазами, терриан брюхом вверх, муравьед с длинным хвостом, мотающимся туда-сюда в струях течения. Медведь пускался вплавь со смутным намерением добраться до противоположного берега — темной полосы деревьев, едва видной над водой вдали. Но сейчас бурлящий стремительный поток унес это намерение прочь, как уносил все остальное, и медведь опять, как недавно в лесу, превратился в смертельно испуганное животное, движимое единственно инстинктом выживания.

Он слабел с каждой минутой. Усталость, голод, жгучая боль ожогов, тяжесть намокшей косматой шкуры, частые удары проплывающих бревен подтачивали его силы, как непогода истачивает скалы. Сгущалась вечерняя мгла, и дымные клубы постепенно рассеивались над пустынными лигами мутной реки. Поначалу могучая спина медведя поднималась высоко над водой, и он постоянно смотрел по сторонам, не переставая загребать передними лапами. Теперь же виднелась одна только голова, резко запрокинутая, чтобы нос оставался над поверхностью. Зверь едва шевелился, влекомый течением, и уже почти ничего не видел и не осознавал. Не видел он и темной полоски суши, смутно замаячившей в сумраке впереди. Течение разделилось на два потока, помощнее и послабее, расходящиеся в разные стороны. Задние лапы медведя коснулись дна, но он даже не попытался встать. Вода так и несла его, точно покинутый командой корабль, пока на пути не выросла столбообразная скала, которую он обхватил лапами, нелепо и неуклюже, как насекомое обхватывает прутик.

Медведь долго стоял там в темноте, сам подобный скале, но наконец медленно разжал хватку, соскользнул на все четыре лапы, с шумным плеском пересек отмель и добрел до леса, где рухнул без чувств среди сухих волокнистых корней квиановых деревьев.

3. Охотник

Вытянутый остров длиной около восьми лиг разделял реку на два рукава; верхняя его оконечность рассекала срединное течение Тельтеарны, а нижняя лежала близко к невыжженному берегу, до которого не удалось добраться медведю. Здесь, у нижней, восточной оконечности, поток бурливо перекатывался через длинную и узкую поперечную отмель, изрытую коварными глубокими ямами, — остатки насыпной дороги, построенной давно сгинувшими людьми в незапамятные времена. Остров опоясывали широкие полосы тростника, и в бурю ветер и волны не налетали на каменистые берега всей мощью, а незаметно ослабевали в сотрясающихся густых зарослях. На восточной оконечности, чуть поодаль от берега, над лесом поднималась скалистая гряда, тянувшаяся до середины острова, точно спинной хребет.

У подножия этой гряды, среди усыпанных зелеными цветами квианов, спал мертвым сном громадный медведь. В прибрежных тростниковых зарослях и на нижних склонах горы было не счесть животных, принесенных сюда рекой. Многие умерли, обгорев в огне или захлебнувшись в воде, но многие, особенно водоплавающие — выдры, лягушки, змеи, — выжили и уже приходили в себя и начинали искать пищу. Тысячи птиц, прилетевших на остров с горящего берега, с возбужденным гомоном сновали в кронах ночных деревьев, выбитые из привычного ритма. Несмотря на смертельную усталость и голод, ни одно животное не смыкало глаз, боясь оказаться чьей-нибудь добычей. Здесь, в незнакомой местности, никто не знал, где искать безопасное укрытие, и подобно тому, как холодная земля порождает туман, общее ощущение потерянности порождало тревожную, напряженную атмосферу — резкие испуганные крики, шорохи беспорядочной возни, внезапные птичьи вспорхи, — совершенно нехарактерную для ночной жизни леса, тихой и осторожной. Один только медведь, недвижный, как скала в море, продолжал спать, ничего не слыша, ничего не чуя, даже не чувствуя боли там, где огонь выжег огромные проплешины на мехе и обуглил кожу.