Книга Опасная игра Веры Холодной - Виктор Полонский

Яд Душитель использовал редко. Причин тому было две — осторожность и особенности характера. С одной стороны, сердечный приступ — это удобно. С другой стороны, один и тот же метод это l’йcriture,[6]причем указывающий на серьезного человека, потому что обычным убийцам такой яд взять неоткуда. Может потянуться ниточка, а этого допустить нельзя. На досуге Душитель развлекался разгадыванием головоломок и прекрасно понимал, что любая задача кажется неразрешимой лишь до тех пор, пока не ясно, с чего следует начинать. Ниточек должно быть много, чем больше, тем лучше, и все они должны быть короткими. В этом залог спокойствия. Да и от яда нет никакого удовольствия. Другое дело, если орудием убийства являются нож или топор. К тому же ядовитую иглу никому не подбросишь, а топор или нож — запросто. Дополнительная польза. Путаются следы и устраняется с дороги кто-то мешающий или просто неприятный.

Нога болела как-то странно. При каждом втором шаге боль ощущалась не так сильно. Над причиной этого интересного явления стоило поразмыслить на досуге. Никем не замеченный, Душитель дошел до каморки, в которой подсобные рабочие хранили свой нехитрый инструмент и всякую нужную им всячину: пустые мешки, обрезки досок, какие-то железки. Здесь можно было привести себя в порядок — перевязать рану, отдышаться, сделать особый обезболивающий массаж, который ненадолго уменьшит боль, причесаться, поправить одежду. На черных брюках кровь была почти незаметна, что весьма порадовало Душителя. Ему предстояло пройти всего-навсего с полсотни шагов до своей «берлоги», в которой можно было как следует обработать рану, сделать инъекцию, переодеться и немного полежать, ожидая, пока обезболивающее подействует. Главное, чтобы рана не воспалилась. Колотые раны в этом смысле самые опасные. Дырка копеечная, а неприятностей можно получить на сто рублей.

Из каморки Душитель вышел обычной своей походкой — бодрой, энергичной, деловитой. Несмотря на массаж — надавливание пальцем на определенные точки — нога продолжала болеть. Для того чтобы подбодрить себя и замаскировать гримасу боли, которая могла непроизвольно появиться на лице, Душитель тихо напевал на ходу, преувеличенно артикулируя сочными губами:

Что день грядущий мне готовит?

Его мой взор напрасно ловит,

В глубокой мгле таится он.

Нет нужды; прав судьбы закон…

Пением в киноателье никого нельзя было удивить. Здесь постоянно пели-напевали. Одним песни помогали войти в образ, другим — разогнать меланхолию, а многих к пению располагала царившая здесь творческая атмосфера. «Киношники» (так в своем кругу называла себя здешняя публика) делились на два лагеря — мечтатели и практики. Мечтатели, как и следовало из названия, мечтали о том, чтобы добавить к изображению звук, надеясь, что это придаст кинематографу большую выразительность, а практики пользовались тем, что имели. Выражением лица, жестом, движением можно выразить куда больше, чем словами. В театрах этих самых слов предостаточно, однако публика с каждым годом все больше и больше симпатизирует кинематографу. Это же неспроста.

Полсотни шагов — пустяк. Ступеньки — тоже пустяк. Чуть больнее, но зато есть перила.

Паду ли я, стрелой пронзенный…

Здесь Душитель поперхнулся и нахмурился — больно уж жизненно выходило, — но тотчас же посветлел лицом, выдавил из себя улыбку и чуть громче прежнего допел до конца:

Иль мимо пролетит она,

Все благо: бдения и сна

Приходит час определенный;

Благословен и день забот,

Благословен и тьмы приход!

Последнюю строчку повторил трижды. Тьма — она разная, смотря что понимать под этим словом. Есть Вечная Тьма, есть тьма ночная, в несуетливой тиши которой так славно думается (все свои гениальные планы Душитель придумывал и оттачивал по ночам), а есть тьма спасительная, в которой можно укрыться. Благословен и день забот, благословен и тьмы приход…

— Миндальное мыло, миндальное мыло, миндальное мыло… — шептала Вера, чувствуя, как к ней возвращается жизнь.

Она осторожно огладила рукой живот, со всем возможным вниманием прислушиваясь к ощущениям. Слава богу! Кажется, все в порядке.

«А ножки-то у ее сиятельства чистый миндаль!» — вспомнилось вдруг из какого-то недавно читанного романа. Миндальное мыло — хороша примета! Что теперь, ходить по ателье и всем мужчинам по очереди руки целовать? Так и в психиатрическую клинику угодить недолго. К тому же, едва увидев столь странное действо, убийца обо всем догадается, избавится от миндального мыла и начнет пользоваться другим, хотя бы земляничным или простым яичным, без запаха.

Хороша улика! Вроде есть, а как ее использовать, непонятно. Вот если бы спица сломалась и кончик остался бы в ране… Но нет — окровавленная спица с шестью рядами петель валялась на полу. Рана! Окровавленные брюки! Но что, если убийца умеет владеть собой не хуже Муция Сцеволы[7]и сможет ходить, не хромая? Рана, наверное, не столь уж и страшна, спица ведь не сабля. А брюки не проблема — в киноателье полным-полно разной одежды. Можно незаметно стянуть в костюмерной подходящие брюки, Галина Мироновна если и хватится, то не скоро. Какие еще улики? Веревка? Вера поискала глазами веревку, но не нашла — на полу, кроме двух спиц, ничего не было.

В который уже раз за последнее время Веру посетило дурацкое неприятное чувство, будто держит она в руках клубок пряжи и никак не может найти кончик, потянув за который можно будет распутать клубок.

— Дура ты, Вера. — Бабушкин голос был слышен столь отчетливо, словно бабушка сидела рядом. — Не о глупостях надо думать, а радоваться, что жива осталась.

Вера послушалась совета и стала радоваться.

2

«В Москве за попытку убийства известной гадалки Н. задержан купец первой гильдии Бурчаков. По словам самого Бурчакова, три месяца назад он обратился к гадалке с просьбой назвать ему акции, приобретение которых принесло бы в ближайшем будущем хороший доход. Гадалка согласилась исполнить просьбу, потребовав за это три тысячи (!) рублей. Столь высокая плата не смутила Бурчакова, поскольку, пользуясь рекомендациями Н., он рассчитывал выручить гораздо большие суммы. По указанию Н. Бурчаков накупил на сто пятьдесят тысяч рублей акций печально известного товарищества «Теодор Клюге и сыновья». После банкротства товарищества Бурчаков явился к Н., чтобы обвинить ее в шарлатанстве и потребовать возмещения убытков. Между ними возникла ссора. Бурчаков вытащил револьвер и стал угрожать им Н., а та, в свою очередь, пригрозила наслать на него порчу. В пылу ссоры Бурчаков произвел два выстрела из своего револьвера. Первым убил говорящего попугая гадалки, а вторым разбил висевшее на стене зеркало. Н. от ужаса лишилась чувств. Бурчаков был задержан прибежавшим на шум дворником Колякиным».