Книга Замечательные женщины - Барбара Пим

Не знаю, действительно ли старые девы любопытнее замужних женщин, хотя, полагаю, они считаются таковыми из-за пустоты собственной жизни, но не могла же я признаться миссис Нейпир, что не далее как сегодня после чая я специально взялась подметать свой лестничный пролет, чтобы, заглядывая между столбиками перил, посмотреть, как вносят ее мебель. Я уже заметила, что у нее есть кое-что недурное: бюро орехового дерева, резной дубовый сундук и набор чиппендейловских стульев, – а последовав за ней в квартиру, увидела, что она счастливая обладательница кое-каких интересных безделушек: викторианских пресс-папье и «снежных шаров», очень похожих на те, какие стояли на моей собственной каминной полке.

– Это Рокингхема, – пояснила она, когда я выразила свое восхищение. – Он собирает вещи Викторианской эпохи.

– Мне и собирать не надо было, – отозвалась я. – Раньше я жила в пасторате, и дом был полон таких мелочей. Очень трудно было решить, что оставить, а что продать.

– Наверное, это был большой, неудобный сельский дом с гулкими коридорами, масляными лампами и множеством нежилых комнат, – сказала она вдруг. – По ним иногда испытываешь ностальгию, но жить в таком мне бы совсем не хотелось.

– Он таким и был, но очень приятным. Здесь мне иногда кажется тесновато.

– Но у вас-то, разумеется, больше места, чем у нас?

– Да, еще и чердак, но комнаты довольно маленькие.

– И, опять-таки, общая ванная, – пробормотала она.

– У ранних христиан все было общее, – напомнила я. – Надо быть благодарными, что у нас отдельные кухни.

– О, боже мой, да! Вы бы меня возненавидели, будь у нас общая кухня. Я такая неряха, – добавила она почти с гордостью.

Пока она готовила чай, я занимала себя тем, что рассматривала ее книги, стопками лежащие на полу, многие из которых, как казалось, обладали невнятным научным свойством. Была еще груда журналов с зеленой обложкой и довольно суровым и удивительным названием «Человек». Мне стало интересно, о чем в них пишется.

– Надеюсь, вы не будете против, что чай в кружках, – сказала она, входя с подносом. – Я же вам говорила, что я неряха.

– Нет, разумеется, нет, – сказала я, как полагается в таких случаях, подумав, что Рокингхем был бы очень и очень против.

– Стряпней занимается, когда мы вместе, по большей части Рокингхем, – сказала она. – Я, право же, слишком занята, чтобы все успевать.

«Как жена может быть настолько занята, чтобы не успевать готовить мужу?!» – подумала я изумленно, беря с предложенной мне тарелки толстый кусок хлеба с джемом. Но, возможно, Рокингхем с его пристрастием ко всему викторианскому еще и любит готовить, поскольку, как я подметила, мужчины обычно не делают того, что им не нравится.

– Наверное, он научился во флоте? – предположила я.

– Да нет, он всегда был отличным поваром. Флот, по правде сказать, ничему его не научил. – Она вздохнула. – Он служит флаг-адъютантом у одного адмирала в Италии и последние полтора года жил на роскошной вилле с видом на Средиземное море, пока я болталась по Африке.

– По Африке?! – изумленно повторила я.

Неужели она все-таки миссионер? Она совсем не годилась для такой роли, к тому же я вдруг вспомнила ее слова о том, что она никогда не ходит в церковь.

– Да, я антрополог, – объяснила она.

– О!

Я не нашлась, что сказать от удивления, а еще от того, что не знала точно, чем занимается антрополог, и никакое разумное замечание мне на ум не пришло.

– Насколько я понимаю, Рокингхем ничем там особенным не занят, только пачками очаровывает скучных девиц в плохо сидящей белой форме из вспомогательного конкурса.

– Но, право же… – запротестовала было я, но потом решила, что, в конце-то концов, это вполне достойная работа. Священники часто преуспевают на этом поприще, и, так как многие прихожане действительно носят скучную, плохо сидящую одежду, обаятельная любезность входит у духовных лиц в привычку. Но я и не подозревала, что таких умений следует ожидать от морских офицеров.

– А теперь мне надо обрабатывать полевые заметки, – продолжала миссис Нейпир.

– Ах да, конечно. Как интересно…

– Ну…

Встав, она поставила кружку на поднос, – мне в этом почудился приказ «Вольно! Разойтись!».

– Спасибо за чай, – поблагодарила я. – Вы обязательно должны прийти ко мне, когда обустроитесь. Пожалуйста, дайте мне знать, если я могу чем-то помочь.

– Спасибо, не сейчас, – отозвалась она. – Но, возможно, позже…

Тогда я пропустила ее слова мимо ушей. Маловероятным казалось, что наши жизни могут как-либо соприкоснуться помимо случайных встреч на лестнице и, разумеется, общей ванной.

Возможно, мысль об удобствах тоже пришла ей в голову, потому что, когда я уже поднялась на полпролета, она вдруг меня окликнула:

– Кажется, я пользовалась вашей туалетной бумагой. Постараюсь не забыть принести свою, когда ваша кончится.

– Да нет, все в порядке! – крикнула я в ответ, несколько смущенно.

Я принадлежу к кругу, где о таких вещах не кричат, но все равно понадеялась, что она не забудет об обещании. Необходимость покупать туалетную бумагу на троих показалась мне довольно обременительной.

Войдя к себе в гостиную, я с некоторым удивлением обнаружила, что уже почти шесть. Должно быть, мы проговорили больше часа. Я решила, что миссис Нейпир мне не слишком нравится, но потом принялась упрекать себя в недостатке христианского милосердия. Обязательно ли все должны нам нравиться? Возможно, нет, но не следует судить ближних своих, которых мы знаем чуть больше часа. И вообще, не наше дело судить. Я так и слышала, как отец Мэлори говорит нечто подобное на проповеди, и как раз в этот момент часы Сент-Мэри пробили шесть.

Шпиль церкви виднелся за деревьями на площади. Теперь, когда они сбросили листву, церковь выглядела даже красиво: она поднималась среди фасадов домов с облезающей штукатуркой такая чопорная и викторианско-готическая, пожалуй, уродливая внутри, но очень для меня дорогая.

В нашей округе имелось два прихода, но церкви Всех Душ я предпочла Сент-Мэри – не только потому, что она была ближе, но и потому, что она была «высокой»[3]. Боюсь, мои бедные родители никак бы этого не одобрили: я так и видела, как мама, поджав губы и качая головой, испуганно выдыхает шепотом: «Ладан!» Но, возможно, было вполне естественным, что мне захотелось восстать против своего воспитания, пусть даже на такой безвредный манер. Я на пробу ходила на службы в церковь Всех Душ, даже два воскресенья подряд, но, когда вернулась в Сент-Мэри, отец Мэлори остановил меня однажды утром после мессы и сказал, как рад снова меня видеть, мол, они с сестрой даже начали волноваться, боялись, не заболела ли я. После этого я уже не покидала Сент-Мэри, а Джулиан Мэлори и его сестра Уинифред стали моими друзьями.