Книга Зарисовки на запотевшем стекле - Дмитрий Вощинин

– Несвобода даже в мыслях всегда угнетает, Ваше Величество…

Николая Александровича понимали не часто и, как правило, только тогда, когда он был готов соглашаться с навязываемыми ему чужими мыслями. Искренность же требовала особого понимания.

– По-вашему, свобода независима от времени и условий… А мне кажется, глубокое понимание этой самой свободы зависит…от состояния внутренней гармонии человека.

Почувствовав, что выразился слишком пространно, государь поясняет:

– Мне постоянно подают прошения и часто спрашивают: «Будет ли освобождение евреев в России?»… Но ведь ответ очевиден. Неужели люди не понимают сами?

Валентин Александрович внимательно вопросительно смотрит на государя. Среди художников евреев было не так много, но были среди них друзья, знакомые.

– Да, ваше величество, об этом часто можно услышать в богемных кругах.

– Ну, то, что этот вопрос зудит в богемных кругах,…мне понятно.

Николай Александрович, повернув голову, смотрит в окно и продолжает:

– А почему простые русские мужики не просят так настойчиво подобного?… Видимо, понимают, что не пришло время… Эти несвободы для еврейского населения или скорее ограничения оседлости ввела Екатерина Великая… Вы знаете, Валентин Александрович, что это за ограничения?

– Конкретно… не знаю.

– Они не строгие: – не допускать к власти, не селить без разрешения в крупных городах, освободить от службы в армии, но на этом они сами настаивали… Вот практически все.

– Не так много.

– Даже очень немного… Терпеть – то они не хотят, как русский мужик… Потому как иудейская вера не признает жертвы Христа… Екатерина была очень мудра… Эти ограничения совпадают с назиданиями Моисея… Она верила, что страданиям русского простого народа наступит конец, и он с его способностями станет обогащаться…Они, по крайней мере, этого достойны!..Именно эти наши православные русские мужики, которые защищают, кормят страну, сеют и пашут, наконец!..

– Но, ваше величество, из числа еврейской национальности люди весьма интересные и производят благоприятное впечатление.

– Это так… – улыбается государь, – Мне не хочется так думать о всех людях этой национальности, но вот к примеру, один еврей-ювелир доставляет Александре Федоровне бриллианты… почти в два раза дешевле, чем в петербургских магазинах… и моя жена, как человек практичный, ему, естественно, благоволит… Но мне-то докладывают, что это благородство оплачивается богачами диаспоры… Известны мне и цели всего этого.

– Несмотря ни на что, Ваше Величество, все граждане страны должны быть равноправны.

– Я согласен, что это должно произойти,…но не сейчас.

– Вы твердо так думаете, Государь?

Николай Александрович молча продолжает смотреть в окно, будто не слышит. Этот вопрос предмет больших споров с матушкой и братом. После паузы он поворачивает лицо к художнику и тихо произносит:

– Крестьяне безграмотны и мало развиты… Когда русский мужик будет образован и жить в достатке, как евреи, то они, конечно, получат равные права со всеми жителями России.

Ответ производит на Валентина Александровича впечатление.

В глазах государя художник улавливает глубокое внутреннее переживание, и какие-то только ему доступные мысли. Николай Александрович делается молчаливым и через некоторое время тихо, как бы про себя произносит из Евангелия (от Луки):

– «Ибо сказываю вам, что многие пророки и цари желали видеть, что вы видите, и не видели, и слышать, что вы слышите, и не слышали…»

Художник с интересом слушает государя, но не забывает о работе. Композиция портрета и характер «натуры» по-прежнему не находят общего.

И он, как и в прошлый раз, предлагает закончить сеанс.

На третьем сеансе Валентин Александрович решается открыться:

– Ваше Величество, к сожалению, портрет, который вы заказали, никак не выходит.

– Вы пишете меня, Валентин Александрович, и я с интересом и даже с восхищением наблюдаю за вами. Не сочтите это за лукавство, но все-таки хотелось бы знать – почему вы считаете вашу работу неудачной? Вас же считают первым портретистом в России.

– Поверьте, ваше величество, таким, как я вас вижу – изобразить в этих рамках не могу.

– Что же вам мешает?

– Ваше Величество, этот официальный костюм. По крайней мере, вы на этом портрете…не русский император.

– Возможно, вы правы, Валентин Александрович…

– Так иногда случается у художников, Ваше Величество.

– Что же мы скажем Александре Федоровне? Ведь идея этого костюма и этого портрета принадлежит ей.

– Я этого не знал.

– Вы не будете возражать, если мы пригласим ее на сеанс.

– Извольте, ваше величество, – слегка напряженно произносит художник.

Николай Александрович спокойно поднимает трубку телефона.

– Дорогая, как вы себя чувствуете?… Не могли бы вы зайти в мой верхний кабинет?… Я познакомлю вас с Валентином Александровичем… Спасибо, мы ждем.

Кабинет, где работает художник, находится в верхних этажах дворца, куда из внутренних покоев императрицы надо подниматься по крутой железной лестнице, что весьма не просто. Но интерес к работе над портретом, «как дело идет», Александру Федоровну, несомненно, привлекает. Она в свое время проявляла интерес к живописи и брала уроки рисования у немецкого художника Каульбаха.

Войдя в кабинет, императрица сухо здоровается, обводит взором портрет и неожиданно для Валентина Александровича говорит с небольшим акцентом:

– Надо ярче мундир и лицо строже.

Видно, что художника эти замечания коробят, но он старается оставаться невозмутимым.

Николай Александрович улыбается. Валентин Александрович молча отворачивается от полотна, подчеркивая, что он вовсе не придворный художник.

Понимая, что ее замечания остались без внимания, императрица прощается и уходит.

Уход императрицы погружает кабинет в молчание. Пытаясь сгладить замешательство и продолжить налаженный контакт, Валентин Александрович произносит:

– Я, конечно, постараюсь закончить этот портрет… даже выдержу просьбы Ее Величества, но мне он все равно не нравится.

– Вы полагаете?

– Мне бы хотелось сделать второй ваш портрет, немного поменьше по размеру… Именно для вашей жены.

– Интересное предложение.

– Мне кажется, Ваше Величество, этот второй портрет поможет ей… вас глубже понять.

– Вы так думаете?

– Осмелюсь заметить, что Александра Федоровна, как многие женщины, очень категорична…Она, видимо, не представляет, что художник отдает своей картине душу…