Книга Обнаженная тьма - Елена Арсеньева

Не веря своим глазам, Александра рассматривала плоскую,эффектную, наверняка дорогую тикалку с импортной неразборчивой надписью накруглом циферблате. Часы шли и даже показывали половину второго.

Александра взвилась с такой стремительностью, словно ледянойтротуар под ней вдруг превратился в раскаленную сковородку, и понеслась вниз, костановке автобуса, более не заботясь ни о репутации, ни о законах физики, ни особственной безопасности.

Половина второго! Через полчаса начинается прием вполиклинике, а до нее еще надо доехать! И придется проститься с мечтами обобеде, а ведь она сегодня из-за спора с Кариной не успела позавтракать. Итеперь останется голодная до позднего вечера, опять придется наесться на ночь,а потом с тоской ощупывать на себе эти лишние килограммы. Ну почему она такаяпринципиальная дура, что не может заставить себя выпить чаю хотя бы в одном изтех шестнадцати высоковских домов, которые посетила сегодня по вызовам? УКотовановых и Веселовых были пирожки (с мясом-рисом и капустой-яйцамисоответственно), а бабуля Витрищак хвалилась оладьями с медом, привезенным ажиз Дивеева… Впрочем, пирожки и оладьи с медом – это тоже лишние килограммы, ачаю ей дадут в регистратуре, пусть бы и пустого, успокоила себя Александра,вскакивая в любимый автобус номер 47 и помахивая во все стороны проездным.Усевшись в уголке, она блаженно вытянула усталые ноги и стала размышлять, чтоже такое «гулявица», которая семенит по печи. Сороконожка, что ли? Ну, дедуля!

Потом, уже у входа в поликлинику, Александра машинальнопокосилась на запястье, порадовалась, что прибежала без двух минут два, то естьфактически не опоздала, – и только тут осознала, что новые часы уже на руке.Когда успела надеть их – неведомо. Однако не сами же они застегнулись назапястье! Ну что же, «привычка свыше нам дана, замена счастию она…».

Счастию? Как бы не так!

* * *

Ему пришлось звонить долго, даже очень долго, прежде чем задверью объявились признаки жизни. Другой человек на его месте давно бы плюнул иушел, однако он все давил и давил на кнопку звонка. Хозяин был дома, просто нехотел открывать. Гость точно знал, что он дома: не далее как четверть часаназад засек мелькнувшую меж плотно задвинутых штор полоску света. Исключено,чтобы при той патологической скупости, какой страдал этот человек, он ушел быиз дому, не выключив электричества!

Однако хозяин не только отвратительно скуп, но и мерзкотерпелив. Да у него у самого уже трещит голова от этих непрерывных трелей, атот все терпит, терпит… зубами небось скрипит, а терпит!

А может, хозяина и правда нет? То есть он в доме, но несидит где-нибудь на кухне, треская сало, а валяется на полу в комнате спростреленным лбом или перерезанным горлом или висит под потолком на крюке отлюстры с неловко вывернутой шеей?

Кстати, не исключено. Рано или поздно до него доберутся те,кто этого очень хочет, кто видит эту масляную рожу в самых страшных,окровавленных снах, – и тогда… Хотя эта сволочь, конечно, хорошо забилась вщель, так просто не сыщешь.

Он решил было дать отдохнуть своим ушам и пальцу, и в этосамое мгновение даже не услышал – ощутил за дверью какое-то шевеление.

– Кто тут? – спросил настороженный голос.

– Свои! – радостно ответил гость, становясь так, чтобы егобыло видно в «глазок».

– Что еще за свои? Нету у меня никаких своих! – раздалось задверью недовольное бурчание, однако «глазок» все-таки осветился, а через мгновениераздалось удивленное восклицание, и начался процесс открывания дверей.

«Вот это точно! Никаких своих для тебя нет, только чужие», –подумал гость, стоически снося лязганье замков и засовов. Создавалось такоевпечатление, что открывают не квартиру, а какой-то амбар, так все гремело иухало.

«На месте воров я грабанул бы его просто из спортивногоинтереса, – угрюмо усмехнулся гость. – Хотя боится он не воров…»

Как гласит вековая мудрость, все на свете когда-нибудькончается. Окончилось и ожидание перед лязгающей дверью. Она скупоприотворилась, недовольный голос так же скупо отмерил словцо:

– Входи.

«Ну это уж ты расщедрился! – усмехнулся гость. – Тут бочком,бочком вползти бы…»

Наконец-то он проник в нору этого загнанного зверя! Ничего,хорошая нора. Трехкомнатная, просторная. Добротный и, пожалуй, дорогоймебельный гарнитур, какие-то сервизы, сервизы на полках горки… Куда столькоодному человеку? Захламлено все, правда, донельзя, мебель покрыта толстым слоемпыли. И запашок, конечно, выдающийся… Обычно такой уровень запашка зовут емкими выразительным словцом – вонища. Впрочем, трудно ожидать, чтобы загнанныйзверь еще и порядок наводил в своем логове…

Гость обратил внимание на стопки пыльных газет,громоздившиеся на диване, на стульях, на полу. Глаз у него был острый, да изнал, чего ждать, поэтому сразу приметил, что газеты здесь были в основномукраинские и молдавские. А на русском языке – только «Казачья правда»: боевойлисток, издававшийся «горсткой казачков-экстремистов» – то есть тех, кто носилштаны с лампасами и бряцал шашкой с темляком не ради одного лишь опереточногоэффекта.

Гость представил себе, сколько кайфа словили бы«казачки-экстремисты», доведись им оказаться в этой квартире, – и огорченнопокачал головой.

«Увы, ребята, при всем моем к вам уважении эта информация недля вас… Все, что я могу для вас сделать, это когда-нибудь потом, черезнекоторое время, дать вам знать – конфиденциально, разумеется, и строгоинкогнито, – что самое заветное ваше желание выполнено, некий пан, вернее,домнул,[1] уже приказал…»

– Ты чего, в музей пришел? – неприветливо прозвучало рядом,и гость увидел «некоего пана, вернее, домнула», который подозрительно уставилна него свои на диво большие и красивые карие глаза, одним словом, очи: влажные,в круто загнутых длинных ресницах и под соболиными бровями. Да и губы были подстать очам: совершенно девичьи, вишневые, пухлые. Все прочее выглядело, как быэто помягче выразиться, довольно хреново. Очевидно, господь бог, или кто тамеще на небесах распределяет по людям красоту, малость подустал, забылся иляпнул прельстительные глазки, брови и ротик на угреватую, сальную мордуприрожденного убийцы.

«Полегче! – одернул себя гость, вдруг ощутив, что сталкак-то подозрительно часто дышать, а руки сами собою стискиваются в кулаки. Оних даже сунул в карманы, чтоб не поддаться искушению. – Тебе ведь и нужен такойтип: убийца и в то же время трус!»