Книга Купе №6. Представление о Советском Союзе - Роза Ликсом

Мужчина тщательно взвешивал слова, ронял их размеренно. Девушка сосредоточилась на том, чтобы не слушать.

— Бытовая драма посреди ночи нагоняет тоску. Лишает радости жизни. Прошлой ночью ее кричащий запах, словно танк, взобрался на меня во сне. Даже мысль о ее выжженной до тла дырке заставляет меня блевать.

Вагон раскачивался из стороны в сторону, рука мужчины подпрыгивала, в уголке глаза появилась слеза. Он утер ее ребром ладони и закрыл глаза, затем откашлялся, выпрямил спину, набрал в легкие воздуха и с шумом выдохнул.

— Но всему есть предел. Я никогда не бью ее в коридоре нашей коммуналки, или на улице, или в конторе. Бью только в нашей комнате, не то явится милиция, а ее не жалую. Главное, чтобы сын не видел, все ж как никак его мать. Но теперь парень уже взрослый и сам учит свою невесту. Правда, мне это не нравится... Бей бабу молотом, будет баба золотом — так учили меня мужики, когда я был совсем еще пацаном. Этого правила я и держусь. Может, даже и чересчур.

Девушка смотрела то на пол, то на застывшее на краю неба облако. Такого русского мужика она никогда раньше не встречала. Или встречала, но не пожелала запомнить. Никто никогда не говорил с ней таким тоном. И все же было в нем что-то знакомое, в его наглости и развязности, в привычке тянуть слова, в улыбке, в его унизительно нежном взгляде.

— Катенька — типичная русская баба, жестокая, но справедливая. Она работает заботится о доме и детях и может вытерпеть что угодно. Мы просто по-разному смотрим на многие вещи. Взять, к примеру, мою мать-старушку. Все мы живем бок о бок в одной коммуналке, и по мне так это просто замечательно, что Катенька может кормить мою мать, ведь все равно готовит для себя и сына, присматривать за ней, скрашивать ее старость. Но не все так просто. Мы двадцать три года женаты и все годы эта сука требовала от меня выселить мать из квартиры.

Девушка встала, чтобы выйти в коридор, но мужчина вцепился в ее руку и указал на полку.

— Дослушай!

Девушка вырвалась. Мужчина поднялся и крепко, но и как-то по-отцовски схватил ее за запястье. Девушка села на край своей полки.

Мужчина плюхнулся на свое место, поднес палец к губам, легонько подул на него и осклабился.

— Интересное дело, почему это жених всегда любит невесту, а любой мужик ненавидит свою бабу. Почему сразу, стоит им расписаться, муж становится скотом, а жена сукой, и оба недовольны. Баба думает, что стоит зажить с удобствами, как все уладится. Что все дело в собственной плите, новом халате, красивых вазах, кастрюлях без дыр и фарфоровом сервизе. А мужик думает, будто если временами ходить налево, то и свою бабу терпеть легче. И все же... Когда я смотрю на Катеньку, то иногда так и хочется сказать: «Катюша, сучара ты моя ненаглядная».

Мужчина тяжело вздохнул, нащупал пакет с огурцами, достал один, откусил и нечаянно проглотил кусок не жуя.

— Ни на что мы, мужики, не годны. Бабы куда лучше справляются без нас. Никому мы не нужны. Разве что другому такому же мужику. Эх, хочется мне выпить за наших русских баб, за их силу, упорство, терпение, смелость, хитрость, коварство и красоту. Этот мир держится на бабах.

Мужчина запустил руку под матрас и вытащил оттуда шоколадку, вскрыл ее кончиком ножа и угостил девушку. Сам же не отломил ни кусочка, а положил плитку на середину стола. Шоколад был темный и пах бензином. Девушка подумала об Ирине: как та частенько сидела по вечерам в своем любимом кресле под лампой и читала, как желтый свет падал на страницы, как руки Ирины держали книгу, как ее лицо... как...

— Раньше женщины умели держать язык за зубами, а та рта не закрывает. Одна все болтала и курила, пока я ее трахал. Так и хотелось придушить ее на месте.

За окном мелькала обессиленная морозами и жестокими ветрами березовая роща. Голые деревья вычерчивали на снегу тени. Поезд несся вперед, снег кружился и блестел ярко и чисто. В окне появлялся то заиндевело-белесый лес, то нежно-синее безоблачное небо. Девушка вслушивалась в ритм и мелодию речи своего соседа по купе. Вскоре задор его поостыл, и на смену ему пришла полоса глубокой печали.

Мужчина надолго задумался. Мокрые губы шевелились то быстро, то очень медленно. Вся стать его вдруг куда-то пропала, плечи опустились и поникли. Девушка достала из сумки карандаши и бумагу и стала рисовать.

Мужчина бросил на нее быстрый взгляд, вздохнул и вяло пошевелил плечами.

— Катенька... родная моя Катенька.

Повисла тишина. Мужчина уткнулся лбом в холодное стекло. Девушка встала и вышла из купе.

В коридоре стояли другие пассажиры. Мимо прогремел встречный товарняк, раскачивая вагон. Бирюзовым пятном промелькнула будка полустанка. Квадрат окна ночью покрылся слоем грязи, сквозь который пробивался теперь слабый свет. Березовая роща поредела, поезд замедлил ход, на соседних путях лежала куча ржавого металлолома. Вскоре показалось здание кировского вокзала. Указатель, расположенный у железнодорожного полотна, сообщил, что до Москвы 890 километров.

Дверь вагона была открыта, и девушка остановилась в проеме. На соседних путях беспокойно подрагивал тщедушный пригородный поезд, словно охваченный приступом тяжелой болезни. Люди выползали из его нутра и поспешно хватали ртом свежий воздух. Прозвучал сигнал к отправлению. Черный пластмассовый козырек машиниста мелькнул перед глазами девушки как раз в тот момент, когда Раиса пришла закрывать дверь.

— Чего стоишь? Решила остаться в Кирове? Ищешь проблем на свою задницу? Куда ты без советского паспорта, без прописки. Безмозглые иностранцы, ничего не понимают, а везде суют свой нос! Привалило мне счастье, отвечай теперь за нее. Ты хоть знаешь, кто такой был этот Киров?

Девушка развернулась и медленно пошла по коридору набирающего ход поезда, смотря на раскачивающийся за окном город. Перед административным зданием в барочном стиле грызлась свора уличных собак, которых пытался разогнать обломком доски какой-то парень. Подумав, девушка вернулась в купе проводников, чтобы попросить чаю. Раиса восседала на постели, словно императрица, и с жалостью смотрела на девушку. Из транзистора доносился голос Георга Отса — тот пел по-русски.

— Все люди должны жить одинаково, — сказала Раиса. — Одинаково хорошо или одинаково плохо. — Она протянула девушке два стакана с горячим чаем и три пачки печенья вместо двух. — Человек способен на что угодно, если на него как следует нажать. А теперь — марш в свое купе!

Мужчина сидел на полке. Поверх однотонной рубашки он накинул просторную клетчатую. Из-под белых складок проглядывал потный мускулистый живот. Мужчина подхватил со стола маленький апельсин и стал яростно снимать с него кожуру. Перекусив, он достал из-под полки мятую газету, уткнулся в нее и раздраженно пробурчал:

— В молодости человек ужасно глуп. Никакого терпения. Сплошная беготня. Но все идет своим чередом. — Он наморщил лоб и вздохнул. — Посмотри на меня. Ты видишь старика, и душу его ничего не тревожит. Сердце не стучит от чувств, а так — трепыхается по привычке. Никаких тебе выходок, никакой страсти. Одна скукота.