Книга Е-18. Летние каникулы - Кнут Фалдбаккен

Парень впервые пристально посмотрел на Алису, хотя и до этого она замечала, что он бросал на нее взгляды украдкой.

— Пошли все это к дьяволу.

Его светлые глаза поддразнивали ее, губы тронула улыбка. Что, собственно говоря, он имел в виду?

— Как это послать к дьяволу, ты о чем?

— Не возвращайся туда, найди что-нибудь получше.

— Ничего себе, взять так прямо и бросить. Уйти с концами, что ли?

Очередь машин продвинулась, но настроение было явно испорчено. В ней росло раздражение, ему-то что, видно, просто решил потрепать языком.

— Именно так. Мир не перевернется, если ты не придешь на работу денек-другой.

Да, это ей и так ясно, насчет прогулов она всегда была сильна. Бывало, что утром она не могла подняться. Но что-то во взгляде и тоне молодого человека возмущало ее. Он говорил так, как будто все само собой разумелось, что раз он предложил, то она прогуляет работу. Ну, положим, она прогуляет? А дальше что? Что последует с его стороны?

— Ну, что, можно и прогулять, — сказала она язвительно. — Я прогуляю, и что из этого будет? А?

Кажется, она начала слегка кокетничать с ним, чтобы посмотреть, как далеко он зайдет.

— Да все, что угодно. Мы с тобой что-нибудь придумаем.

— Мы?

— Ну да, ты и я.

Вереница машин тронулась, но теперь он уже не отводил взгляда от нее и совершенно не смотрел на дорогу.

— А ведь ты красивая.

Она попыталась откашляться. Она почувствовала, что если заговорит, то голос у нее будет дрожащим. Собственно, пока ей ничего не угрожало. Она стояла у шоссе и голосовала. Он подобрал ее. Возник интерес. Естественно, что теперь он будет пытаться что-то с ней иметь. Такое с ней бывало и раньше, множество раз. Такую возможность всегда надо учитывать, когда голосуешь, и нечего волноваться.

— Уж нет ли у тебя супруга, которого нужно кормить обедом ровно в четыре или там?..

Он заметил ее смущение. Она расслабилась.

— Никакого супруга нет! Но…

— Что значит «но»? Не можешь решиться?

Тут она возмутилась:

— Я, видите ли, не решаюсь! И от кого я это слышу. Ты и сам-то сидишь за баранкой, как приклеенный, день-деньской и водишь эту громадину! И никуда от этого не денешься.

— А давай поспорим?

В его глазах сверкнула озорная искорка, как будто в ее сопротивлении он видел подтверждение того, что она подчинится ему и будет делать все, что он захочет. Она сама это чувствовала, хотя противилась изо всех сил.

— Спорим, что, если я захочу, то брошу баранку.

— Господи, что за чушь! Я и спорить-то не собираюсь. Я спешу на работу, мне надо попасть в центр. И если ты не можешь меня туда отвезти, что ж, мне придется сойти!

Но парень был настроен решительно, завитки его темных вьющихся волос ниспадали ему прямо на глаза, и он смотрел на нее таким взглядом, что она с ужасом представила себе, как выглядит со стороны: взлохмаченная, вся в испарине после того самого марш-броска. В ту же секунду она заметила, как прыгнула стрелка часов на обувной фабрике.

Уже пять минут десятого, так что на работу она опоздает по крайней мере на полчаса, не говоря уже…

Парень только широко улыбался, а Стюарт все надрывался, выводя мелодию своим хриплым, суперсексуальным, откровенно призывным голосом, звук которого доносился из стереоколонок в задней части кабины:

I still love you — love you — love you…

— Давай договоримся, ты прогуляешь работу, если я прогуляю свою… Идет?

Она рассмеялась. Эти слова поразили ее. Он что, чокнутый? А в это время кабину наполнили звуки одной из ее любимых мелодий:

I can tell by your eyes that you’ve probably been crying forever…

Собственно, у нее не было оснований сердиться на него, ведь он просто смотрел на нее и улыбался, и в общем-то не так уж чтобы язвительно, скорее напротив. Его улыбка была такой искренней.

— Ну, так как?

I don’t wanna

talk about it —

how you broke my heart…

— Ты чокнутый, — единственное, что она смогла выдавить из себя, — совсем чокнутый.

3.

Заскрежетали тормоза, они перешли из одного ряда в другой, резко свернули налево и взяли направление к площади Карла Бернера.

«Так, — подумала она. — Интересно, что он надумает теперь?»

Поток машин нес их в сторону Тейен-парка. Нет, она не будет протестовать. Такого удовольствия она ему не доставит. Пусть инициатива будет у него. Пусть докажет на деле, на что он способен. Он вел грузовик по извилистым улочкам, ее бросало из стороны в сторону. Она размышляла о том, чем, собственно говоря, это может кончиться. Наконец, они остановились в каком-то тупике, который соединялся с автостоянкой у подножья длинного зеленого холма, поросшего старыми деревьями. За деревьями, на вершине холма, виднелся старый особняк. Он остановил грузовик, заехав передними колесами на тротуар, открыл дверцу кабины и, спрыгнув вниз, обошел грузовик вокруг и открыл дверцу с ее стороны:

— Вот мы и приехали.

Трудно сказать, чего в этом было больше: галантности или самоуверенности.

— А дальше что?

— Можем слегка расслабиться.

Он вылез из комбинезона, открыл кабину и засунул его внутрь. Он оказался в джинсах, майке и ботинках на высоких каблуках. Он был меньше ростом, чем ей показалось вначале, пожалуй, даже коротышка, — подумала она и тут же решила, что ей надо взять себя в руки: интересно, что это он мог вообразить о ней — что она искательница приключений? Не лучше ли было бы для нее отправиться на работу, чем стоять тут ясным утром и дожидаться, пока этот наглый парень начнет к ней приставать? Что она вчера что ли на свет родилась?

Что ее ждет?

— Идем! — коротко бросил он и направился к автомобильной стоянке.

Она не сдвинулась с места. Он спокойно командовал ею. Интересно, что он собственно о ней думал? Вдруг она поняла, что сваляла дурака и завязает в этой истории глубоко, все глубже и глубже. Настроение было испорчено. Кончен бал, погасли свечи. Она осознала, что стоит на улице и дует ветерок, который играет листьями высоких деревьев на холме, заставляет их трепетать и переливаться золотом на фоне бесцветного неба. Хотя широкий фасад особняка, запах асфальта и городской шум напоминали ей, что от проселочных дорог молодости ее отделяют годы и километры.

— Ну, иди же!

Раздраженно оглянувшись, он снова позвал ее. Как будто бы она была обязана слепо подчиняться любому его приказу. Она повернулась… Было ясно, что стоять здесь глупее не придумаешь. Она подбежала к нему.