Книга Убитых ноль. Муж и жена - Режис де Са Морейра
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ну да, что же еще! Смерть, конец жизни, небытие!
— А ты себя чувствуешь мертвым?.. — спросил Бог человека и тоже посмотрел ему в глаза.
— Нет, — признался человек.
— Оглянись вокруг… Неужели это похоже на небытие?
Они шли меж зеленых холмов. Человек осмотрелся. И ощутил мир и покой.
— Нет, — сказал человек.
— И однако, — продолжал Бог, — видишь ли ты, чувствуешь ли ты себя здесь так же, как на Земле?
— Нет, — ответил человек.
— Понимаешь, что Я имею в виду?
— Да.
— Ты обрел жизнь.
Человек снова посмотрел по сторонам.
— И все те, кто, как я, покончил… то есть, обрел жизнь, — они все здесь?
— Мы скоро их увидим, — сказал Бог, — ты же и сам это знаешь.
Человек заглянул в свою душу и увидел, что он и правда это знает.
Она закрыла глаза и ненадолго прикорнула, положив руку между ног. Ей приснилось, будто она в его объятиях; она выпростала руку и проснулась.
Снова наткнулась глазами на своего мужчину и рассердилась на него — вопреки самой себе, вопреки ему, вопреки приготовленному ей сюрпризу. Сюрприз-то, может, и удался, да вот любимый умер и с кем теперь делить свои чувства?
Тело не шевелилось. Сначала оно, наверно, какое-то время раскачивалось на веревке, но теперь висело без движения.
Стемнело. Женщина встала и зажгла свет.
Хватит на сегодня гавайской гитары — выключила музыку.
Обошла вокруг него.
Ей захотелось его ударить.
По крайней мере, она попыталась этого захотеть.
Она подошла к нему вплотную, потом отстранилась, приблизилась снова и нежно поцеловала его в живот.
Он оставался неподвижен.
Тогда она села прямо перед ним, наклонилась так, что его ноги почти касались ее головы, оперлась локтями о пол, подняла голову и взглянула на него.
Потом улеглась на пол и закрыла глаза.
«Любовь моя», — так она назвала его уже в первую ночь, лежа в его объятиях.
А поутру, проснувшись, сказала:
— Поговори со мной еще, обожаю слушать твой голос.
— Если так, я готов проговорить с тобой хоть до вечера.
— Давай!
Тогда он начал говорить и говорил без остановки целый день. Без передышки, не щадя себя, он говорил и говорил. Выбалтывал без разбору все, что приходило в голову, и даже что не приходило просто так, а что он выискивал невесть где специально для нее. Он говорил, а она слушала и слушала.
В полдень она пошла на кухню сделать себе бутерброд; он и не подумал остановиться, — наоборот, стал говорить громче, почти переходя на крик, чтобы ей и на кухне было слышно. Есть бутерброд она пришла к нему.
Ближе к вечеру, заметив, что у нее слипаются глаза, он пообещал, что не перестанет говорить, пока она будет спать: «Так мои слова проникнут в твои сны».
Она уснула, убаюканная звуками его голоса.
А он все говорил и говорил — о садах, о восходах солнца. И во сне она видела то, о чем он говорил. Она проснулась: его теплое дыхание щекотало ей ухо. Он продолжал говорить.
Она легла на него и принялась медленно, нежно ласкать его, а он все говорил и говорил. Она позволила ему войти в нее. Он стал говорить тише, потом еще тише, все тише и тише; наконец совсем-совсем тихо.
Незаметно сгустились сумерки. Она принесла в кровать бутылку белого вина и оливки. Он не прикоснулся к еде. Он продолжал говорить, пока она не покончила с оливками и вином.
Она продолжала упиваться его словами.
Так их застала ночь. Он почувствовал себя уставшим, но счастливым — ведь он сдержал слово. «Ну вот, красавица моя, сошедшая с небес, ради которой я готов жизнь свою превратить в песню: я чуточку устал и мне так хочется уснуть в твоих объятиях».
Она обняла его и поцеловала.
Провела рукой по его волосам. Здесь последние силы оставили его, и он заснул как убитый.
Зазвонил телефон.
Она встала, подошла к аппарату, но трубку снимать не стала.
Телефон прозвонил один раз, другой, третий.
Включился автоответчик и сказал голосом ее мужчины:
— Здравствуйте, вы позвонили в квартиру Клары и Джозефа. Вы можете оставить сообщение после звука «мяу»…
Она вздрогнула.
— Мяяяяу!
— Привет, ребятки! Это Франсуаза — звоню вам из Испании! Ой, совсем забыла — вы, наверное, еще в кино. У меня все нормально. Клара, пляж, который ты нам посоветовала — это фантастика. Малыши его обожают и ни о чем другом и думать не хотят. Мы тоже, но иногда все-таки выбираемся на небольшие прогулки… Андрес занялся изучением земляных крабов. Он ворчит, что отпуск — это выдумка для тех, кто работает, это-де та же работа, только навыворот, а вот крабы — это, что и говорить, совсем другое дело! Ну, в общем, сами понимаете!.. Итак, Джозеф, трепещи — сдается мне, твой братец вскоре осчастливит тебя плодами своих изысканий. И все-таки иногда нам хочется домой, и даже детям. Обожаю это чувство! Как это Джозеф говорит? Ах да: «тень от маяка гуще всего у его подножия». Что правда, то правда… Стало быть, мы возвращаемся, как и собирались, в эти выходные. На случай, если захотите встретить нас на вокзале: мы приезжаем в субботу в шесть утра… Но если не выберетесь, мы не в обиде!.. Да, кстати, Клара — забыла тебя спросить: как думаешь, пояс из ракушек, здесь все девчонки такие носят, — это шикарно или, наоборот, пошлятина? Ну ладно, придется решать самой! Целую вас обоих, до субботы!»
Автоответчик отключился.
Ее рука застыла на телефонной трубке. Очень хотелось ответить.
Она обожала пояса из ракушек.
Она подумала об Андресе и о том, бывают ли самоубийцы среди земляных крабов. Не спросить ли об этом у Андреса? Подумала о детях, которым Джозеф рассказывал свои бесконечные истории, и об этих историях, у которых никогда не было конца.
Но больше всего она думала о Франсуазе — о том, как та однажды сказала ей:
— Мне-то казалось, что он — мужчина твоей жизни.
— Ну да… Но что прикажешь делать с парнем, который чувствует себя счастливым только в одиночестве и просиживает штаны на кухне с сигаретой в зубах?
— Ну не знаю… курить вместе?
— Я ж тебе говорю — в одиночестве.
— Так брось его, и все.
— Это на кухне ему хорошо одному, а в жизни — нет.
