Книга Спаси меня, мой талисман! - Наталья Шатрова

– Лучше на поляну выйдем, а то потом место, где рубаху в лесу оставим, не найдем.

Они вышли из леса на поляну. С холма, на котором рос лес, открывались взору бесконечные просторы: пашни и пастбища, весь[3]и речка, поля и луга, и вновь – леса. Места по берегам Псела давно обжиты человеком, потому как богаты и рыбой, и зверем, и птицей.

Дар снял через голову рубаху, обнажив загорелую грудь с висящим костяным оберегом в виде коня, связал вместе рукава и раскрыл подол – получился объемистый мешок, в который девушка пересыпала грибы.

Вдруг порыв ветра донес до них запах дыма. Ярина опустила на землю лукошко с оставшимися на дне грибами, посмотрела в сторону родной веси: селение заволокло густым дымом пожарища.

– Дар, смотри! – закричала она, стремглав срываясь с холма.

Паренек в это время связывал концы подола наполненной рубахи, чтобы грибы не высыпались. Он вздрогнул от крика, бросил мешок, в два прыжка настиг сестру и повалил ее в густую траву.

– Ты что, Дар?! Там пожар! – выдохнула Ярина, сердито уставясь на него: явно бесцеремонный толчок ей не понравился.

Дар благодаря отцу неплохо владел навыком охотника и наметанным глазом увидел то, чего не заметила охваченная тревогой сестра.

– Там чужие! Лежи тихо!

Проглотив обиду, готовую вылиться потоком гневных слов, Ярина подчинилась грозному окрику и осталась лежать. Вскоре любопытство перебороло страх. Приподнявшись над высокой травой, она посмотрела вниз и сразу увидела всадников, державших в руках луки и сверкающие на солнце стрелы с разноцветными оперениями. Особенный трепет внушали длинные древки с навершиями, изображавшими оскаленные пасти волков.

– Хазары? – спросила Ярина.

Брат пожал плечами. С тех пор как северяне[4]покорились Хазарскому каганату[5], хазары перестали нападать на них. Зачем грабить и жечь, если каждый дым[6]и так исправно платит дань?

Всадники выгнали из веси вереницу связанных женщин, детей и израненных, истекающих кровью мужчин. Несчастные спотыкались и падали, но тут же поспешно вставали, страшась свистящей над ними плети.

Ярина заплакала.

– Не реви! – прикрикнул Дар и отвернулся: у самого на глаза навернулись слезы, но он продолжал пристально наблюдать за пленными, бредущими к реке, подмечая, что среди них нет ни матери, ни отца.

Ярина попыталась успокоиться, но тревога за родных нарастала, и слезы потекли сплошным потоком.

Из горящей веси выехали последние всадники, нагруженные награбленным добром, и припустили вдогонку за основным отрядом, переправлявшимся на другой берег Псела. Ребята, уже не таясь, поднялись в полный рост и смотрели на разбойников, неистово погоняющих плетьми скот и людей.

Отряд, перебравшись за речку, стремительно удалялся навстречу полуденному солнцу. Брат и сестра долго смотрели с холма ему вслед, пока он не скрылся вдали. Только тогда они решились спуститься к разоренной веси.

То, что еще утром было довольно большим селением, превратилось в груды дотлевающих бревен и досок. Ветер, неизменно сопутствующий пожарам, подхватывал огонь, выбрасывая вверх снопы искр. Пепел кружил в воздухе, напоенным гарью. Прямоугольные глиняные печи с обвалившимися углами сиротливо выглядывали из-под слоя пепла, земли и обугленных бревен.

Ярина и Дар медленно брели по ряду[7], обходя защитников веси, погибших в жестокой схватке. Сейчас ребята припомнили, что многие разбойники увозили с собой мертвые тела. Добыча нелегко далась захватчикам, несмотря на неожиданное нападение. Северяне с раннего детства приучены носить при себе нож и топор, и не так-то легко застать их врасплох, и каждый положил немало врагов, защищая родной кров. Среди мертвых защитников встречались даже женщины. Но силы оказались неравными. Северяне не спасли весь от разорения.

Брат и сестра подошли к месту, где некогда стояла самая добротная изба в веси, принадлежавшая их отцу. Дети гордились тем, что он был старостой, принимая как должное и большой дом, и достаток, и уважение сельчан. Теперь от дома осталась лишь огромная куча рухнувших обгорелых бревен и земли да торчащая из-под них полуобвалившаяся печь с неизвестно как уцелевшим горшком с кашей.

На заднем дворе среди дикого разрушения около сгоревшего дотла хлева лежал на спине отец. От множества ран его одежда превратилась в жуткие лохмотья, жесткие от спекшейся крови.

Ярина вскрикнула, опустилась возле отца на колени, попыталась стереть подолом своей рубахи кровь с его лица. Но трясущиеся руки и заплаканные глаза были плохими помощниками – все попытки очистить лицо оказались тщетными. Тогда Ярина простерла руки к небесам и завыла в голос, с причитаниями, как плачут северянские женщины, убиваясь по покойному.

Дар еле сдерживался, чтобы не зареветь вслед за сестрой. «Северянские мужчины никогда не плачут», – говаривал отец, приучая сына в любой обстановке сохранять спокойствие и трезвый ум.

– Ярина, похоже, только мы с тобой и сбереглись, – парень коснулся плеча сестры. – Я вот что думаю: нельзя оставлять погибших на съедение зверям, души умерших не дадут нам покоя. Надо всех собрать в одно место и сотворить краду[8].

Девочка перестала причитать, вытерла слезы, кивнула в знак согласия.

– Бери отца за ноги, а я возьму за плечи, – распорядился Дар.

Представив, как они вдвоем тащат отца, как его ноги выскальзывают из ее рук и со стуком падают на землю, как голова его безжизненно болтается на весу, девушка содрогнулась. Отец при жизни слыл в веси самым здоровым и сильным человеком, недаром сельчане выбрали его старостой, и смерть не умалила его достоинств, а только лишь неестественно выпрямила могучее тело.

Дар будто прочитал ее мысли.

– Оставим отца здесь, а других к нему подтащим, – тут же переменил он решение.

Солнце клонилось ко сну, когда они, надрываясь, приволокли на задний двор последнего из погибших. Матери среди убитых не было, и дети хоть и не заговаривали об этом, но каждый надеялся, что она жива и вот-вот объявится.

В сумерках к небу взметнулся огромный погребальный костер, ярко осветивший весь, спасая души умерших от неприкаянного хождения по свету.

Ярина и Дар затянули во весь голос печальную кару[9]. Если душу не оплакать, она обернется русалкой и будет заманивать путников в свое жилище или, что еще хуже, будет морить скот, нагонять засуху и болезни.