Книга Свои продают дороже - Ольга Некрасова

И только сейчас, вернувшись в свой привычный офис и успев чуть отойти от камерного отупения, он вдруг понял, что влип в чужую игру. Не нужна хозяевам голова Виктора Сауловича. Они, если понадобится, и не такие себе нарубят. А нужен им Умник, возникший в уголовном деле Тарковского вроде бы случайно.

Выборы-с! Выборы, борьба компроматов, а Умник — он и есть ходячий компромат! Виктор Саулович нюхом чуял, что стоит далеко не первым в списке жертв шантажиста. Кто знает, какие будущие газетные сенсации, какие скандальные разоблачения хранятся в его папках?! Нет, тому, кто отдает приказы следователю, это определенно "известно. А поскольку в газетах об Умнике не писали и сам Тарковский молчал о нем до известного момента, то знать это может только товарищ Виктора Сауловича по несчастью. Тот, кого Умник тоже шантажировал. В общем-то, неважно, кто он — политик или прокурорская шишка.

Главное, он хочет обезопасить себя, добравшись до компроматов раньше, чем это сделают противники. А для этого ищет ход к Умнику через Виктора Сауловича.

* * *

Телефон пискнул, и Тарковский нервно схватил со стола трубку. Остановив его жестом, как будто Умник уже мог их слышать, молодой человек повторил манипуляции с диктофоном и кивнул:

— Включайтесь.

Тарковский раскрыл трубку.

— Это я, — громко сказал человек, которого Виктор Саулович обещал сдать в обмен на свободу.

Он сдал бы его просто так, да еще доплатил бы. Или с удовольствием убил бы его, хотя за всю свою жизнь, разорив дотла десятка два конкурентов, не пролил ни капли чужой крови. Но для Умника он бы сделал исключение…

Увы, с тех пор, как Виктор Саулович впервые услышал В телефонной трубке низкий рокочущий голос, он так и не смог докопаться до Умника. Он только платил, платил и платил: шантажисту и своим секьюрити, которые не сумели обезопасить его от вымогателя, частным детективам и проходимцам, которые клялись найти шантажиста и сдать с потрохами, но не нашли и не сдали.

До сих пор Тарковский знал об Умнике не больше, чем в первый день их телефонного знакомства. Даже кличку, которая сейчас попала в уголовное дело, он дал ему за глаза. Умник не удосужился придумать себе имя: ему нравилось, когда к нему обращаются обезличенно, просто на «вы».

— Ау, Виктор Саулыч! Язык проглотили? — весело спросил Умник.

Молодой человек спохватился и убавил звук в диктофоне, чтобы шантажист не расслышал подозрительное эхо в трубке.

— А что говорить? Я третий час жду звонка, — буркнул Тарковский. — То, что вы просили, приготовлено.

— А гэбиста зачем взяли, для компании?

— Какого гэбиста, о чем вы?! — деланно возмутился Тарковский. — Ваши шуточки…

— Да какие уж там шуточки, Виктор Саулыч, когда впору приносить соболезнования, — перебил его Умник. — Сидит он рядом с вами, гэбистик молодой, и рожица у него сейчас разнесчастная! Передайте ему трубку.

Чувствуя во рту кислый вкус тюремной черняшки, Тарковский попытался сунуть трубку молодому человеку; тот неслышно шевелил губами и отпихивался. Впрочем, это было уже бесполезно: если Умник и сказал насчет гэбиста наугад, затянувшаяся пауза подтвердила, что шантажист не ошибся. В конце концов молодой человек взял трубку и, прикрыв ее ладонью, прошипел Тарковскому:

— Идиот, разве я гэбист? Он же ничего не знает, на арапа вас взял!

— Эй, там! Не тяните время! Трубку брошу, — пригрозил голос Умника из диктофона. — Хотя засекайте номер, не жалко. Могу даже подсказать, что я тут поблизости.

— Слушаю, — буркнул молодой человек.

— Невежливо этак начинать, — издевательски пожурил его Умник. — Представьтесь.

— Нет уж, сначала вы, — парировал молодой человек.

— Ну, кто вы хоть по званию — капитан?

— Младший советник юстиции.

— А, прокуратура! — как будто даже обрадовался Умник. — В таком случае вот вам послание для господина самого-самого старшего советника. Лично можете ему не передавать — уверяю вас, он прочтет расшифровку фонограммы.

И Умник раздельно, как будто диктовал машинистке, произнес свое «послание»., смысл которого тогда показался Тарковскому туманным, а несколько дней спустя стал ясен всей стране:

— Боюсь, вы слишком некритично восприняли институтский курс латыни. Оно конечно, что дозволено Юпитеру, то не дозволено быку. Но ведь и наоборот:

Юпитеру не к лицу бычьи развлечения. И уж тем более не к лицу пытаться прижать меня к ногтю: это прямое злоупотребление служебным положением. Сто десятого последнего китайского предупреждения не будет, кассета уже на телевидении, ее просто снимут с полки и отдадут кому надо… Любопытное ощущение: впервые в жизни устраиваю правительственный кризис. — Умник помолчал и добавил лично для Тарковского:

— Виктор Саулыч, а на вас я не в обиде — вы здесь лицо подневольное. Думаю, вскорости вас отпустят, если вы, конечно, не успели наговорить лишнего: новому генпрокурору мы с вами будем не нужны:

Запищали гудки отбоя. Молодой человек уже тыкал в кнопки стоявшего на письменном столе проводного телефона. Дозвонившись, он без особой надежды спросил:

— Ну как, Витюня, засекли?

Витюня отвечал гораздо дольше, чем требуется, чтобы сказать «да» или «нет». Молодой человек слушал; и лицо его вытягивалось.

— А из чьего кабинета?.. Ну, слава богу, что хоть не из Барвихи.

— Из Думы звонил? — предположил Тарковский.

— Откуда вы знаете?! — взъелся молодой человек. — Вам известно больше, чем вы говорите!

— Да ничего мне не известно. Просто знаю одного проходимца, который это любит: «Я вам из Госдумы звоню!»

А там телефоны для всех — внизу, еще перед милицейским постом: заходи с улицы и звони.

— Да, из Госдумы, — остыл молодой человек. — Виктор Саулович, а раньше он устраивал такие проверки?

— В том-то и дело, что нет, — вздохнул Тарковский.

Он был недоволен собой. Купился, как ребенок: «Сидит „ он рядом с вами, гэбистик молодой, передайте ему трубку“… Так-так! А» откуда Умнику знать, что следователь молодой?

Тарковский потянулся черед стол, ткнул кнопку. По приказу прокурорских в приемной сидела Наташа, изображала работу.

— Слушаю вас внимательно, Виктор Саулович.

«Внимательно» в их личном коде означало: «Внимание! В офисе посторонний». И, хотя предупреждение было чисто символическим — вот он, посторонний, третий час глаза мозолит, — Виктор Саулович растрогался:

«Птичка верная, блядюшка ненаглядная. Выйду — женюсь… А Валю куда? Не сходи с ума, — одернул себя Тарковский. — Это же клиника — жениться с такой разницей в возрасте. Притравит тебя птичка верная и правильно сделает».