Книга Роковая дама треф - Елена Арсеньева

– Почему именно я сделалась жертвою неистовой злобы русских?– недоумевала Анжель, и маман, брезгливо поджимая губы, уведомляла, что Анжельеще в девичестве весьма несдержанно вела себя с неким русским вертопрахом,существом настолько диким и необузданным, что даже собственная мать выгнала егоиз дому. И вот этот разбойник якобы соблазнил Анжель, а потом отказался жениться,возомнив, что она и без того всегда будет с радостью удовлетворять его самыенизменные потребности. После того как великий Наполеон (при звуке этого именина глаза маман набегали слезы восторга) покорил Россию, развратник отправился вармию, а воротясь, нашел Анжель замужем – и поклялся осквернить ее и отомститьвсему семейству д’Армонти, что ему вполне удалось сделать!

– Смог ли Фабьен отомстить негодяю, поругавшему честь своейжены? – гневно воскликнула Анжель – и тут же поняла, что вот этот-то вопросзадавать не следовало, так помрачнело лицо Фабьена, так разъярилась маман,таким количеством упреков осыпала она Анжель.

Выходило, что она еще не расплатилась со свекровью за обидыродительские, что она всею жизнью своей, до смерти должна выказыватьблагодарность мужу, который женился на ней, согрешившей; она навлекла на них навсех неисчислимые бедствия – и за такую-то неблагодарную девку Фабьен ещедолжен был и мстить, подвергая свою жизнь опасности?

«Зачем же он на мне тогда женился, коли я так нехороша?!» –чуть не выкрикнула в обиде Анжель, но прикусила вовремя язык, перехвативненавидящий взгляд свекрови. Конечно, Фабьен женился против воли матери, хотя кчему это? Каких таких супружеских радостей он приобрел? Анжель вместе с памятьюо прошлом утратила и весь любовный опыт, но по ночам, пытаясь ублажать мужа,чье мужское достоинство восставало за ночь до пяти раз, да что толку, коли онсникал, едва соединившись с женою, и плакал от бессилия и неудовлетворенности,и принуждал ее снова и снова возбуждать его, да все опять кончалось пшиком, –так вот, по ночам, вконец умаявшись, Анжель иной раз позволяла себе вообразить,каков был мужчина тот русский злодей, который лишил ее невинности, а потомподверг насилию. В такие минуты она втихомолку жалела, что утратила всю память,что не сохранила в тайниках ее хоть одного-двух волнующих воспоминаний, которыепомогли бы ей легче переносить беспросветную, безрадостную супружескую жизнь.Возможно, тот русский был истинным чудовищем (ну как могла Анжель не веритьФабьену и маман, последним оставшимся у нее близким людям?!), однако егомужская стать порою тревожила Анжель в сновидениях. Однажды она даже попыталасьутишить свой жар с мужем, позволив повторить пригрезившиеся смелые ласки. Богты мой, что тут было!..

– Ты вспомнила? – яростно кричал Фабьен – так, что разбудилграфиню, спавшую за перегородкой в той же избе, и даже их попутчиков,обосновавшихся в соседней комнате. – Что ты вспомнила? Говори! Говори, ну?!

Тогда он впервые ударил Анжель. Она рыдала безудержно,ничего не понимая, не зная, в чем провинилась, кому пожаловаться на судьбу игде искать утешения… и с тех пор эти опасные сны больше не посещали ее, хвалаПресвятой Деве. Ну что ей было с ними делать?!

А тот… чудовище-русский… он иногда мелькал в сновидениях:широкие плечи, стремительная походка, растрепанные светло-русые волосы. Но онатак и не видела его лица, и только иногда проблескивала улыбка и сияли серыеглаза… ласковые, ох, какие ласковые глаза!

Но зачем бы Фабьен и маман стали лгать Анжель? Она должнаверить им! А снам верить нельзя. Вот ведь иногда мучает Анжель кошмарноевидение: человек с отрубленной головой (вместо нее фонтаном кровь бьет из шеи)делает три деревянных шага – и выходит из глубокой тьмы на яркий, слепяще-яркийлунный свет, и воздевает руки, словно зовет кого-то на помощь, и рушится наземь– так тяжело, что в ушах Анжель гудит еще долго после того, как она просыпаетсяот своего крика…

Но это было давно, еще в самом начале пути. Тогда Анжельбоялась мертвых, да и не так уж много их валялось при дорогах; ну а потом, помере того как свирепела зима и смелели русские казаки, их становилось всебольше, и Анжель привыкла к торчащим из сугробов оледенелым конечностям. Путьстановился все тяжелее, все холоднее и холоднее, ночи напролет они пыталисьсогреться, вся жизнь сделалась сплошным неизбывным кошмаром, и явь превосходилаужасом любой, самый страшный сон! Тот, обезглавленный, больше не возникал в еесновидениях. Анжель привыкла видеть кровь, раненых и умирающих; сердце еезастыло; замерзшая, оголодавшая плоть устала страдать; жизнь едва теплилась вней… потому она и смотрела неподвижными глазами в заснеженную даль, словно и неслышала за грохотом пушечных выстрелов того одиночного пистолетного,прервавшего жизнь графа Фабьена д’Армонти и сделавшего ее вдовой.

* * *

Анжель думала, что судьбой ей предопределено застынуть вэтом переломанном, перепаханном ядрами сосновом лесу, замерзнуть в сугробе,запорошенном белой смолистой сосновой щепой, но графиня наконец поднялакосматую голову и, тяжело поднявшись, побрела вперед, даже не глянув намертвого сына. Анжель с изумлением уставилась на нее, но сама помедлила лишьстолько, сколько времени ей потребовалось, чтобы прикрыть тело Фабьена тремятраурно-зелеными сосновыми лапами, усеянными мелкими розовыми шишечками, – апотом, увязая в сугробах и едва выбираясь из них, пустилась догонять маман,недоумевая, куда это она так вдруг заспешила. Впрочем, алое закатное солнце ужепочти сползло в синие мглистые тучи, так что самая пора была подумать оночлеге.

Хотелось есть. Ах, как ей хотелось есть! Голодный ознобнепрестанно сотрясал ее тело, и она дивилась графине, которая даже из своейскудной доли половину отдавала Фабьену. Анжель завидовала ему – не только из-залишней ложки несоленой каши, ломтя мерзлого хлеба, куска плохо вывареннойконины, а из-за той истинной, нескрываемой, всепоглощающей любви, которойлюбила мать своего сына.

Ее-то, Анжель, так никто не любил… во всяком случае, вовремена, доступные ее воспоминаниям. Сама графиня страшно похудела, кожа на ееиссохшем, изможденном лице обвисла, но она не спускала своих огромных,сверкающих глаз с сына, и выражение всепоглощающей преданности и любви,светившееся в них, заставляло забыть о необратимых разрушениях, которыестрадания причинили этому некогда красивому лицу. Что же сделалось с нею отстрашного потрясения, если, даже не закрыв мертвому сыну глаза, она ринулась назапах дыма – костра, еды?!

Да еще и неизвестно, пустят ли ее к огню. Все-таки Фабьенчего-то стоил, если мог сносно устраивать на ночлег обеих своих женщин ираздобывать им какой-никакой кусок у мародеров…