Книга Кодекс разведчика - Сергей Самаров

Я не хвастался. Я искал наиболее скромные аргументы, способные убедить следака. Не рассказывать же ему эпизоды из своей биографии, как, например, я командовал группой, которая по своему усмотрению сменила короля в одном африканском королевстве. А это, может быть, еще достаточно незначительная характеристика. Но убедить его как-то надо…

– Хотя бы тот факт, что я сумел найти номер вашего мобильника, вам уже многое может сказать. И знаю также ваш домашний номер и ваш адрес, то есть все данные, которые закрыты для простых смертных… Я не простой уголовник, я вообще не уголовник, я прекрасно подготовленный за счет государства диверсант, подполковник спецназа ГРУ… Государство умеет готовить высококлассных специалистов и здесь не бросает деньги на ветер. Хотя бы в нашей сфере деятельности, уверяю вас, высококлассные специалисты не вымерли с развалом СССР…

Он помолчал. Долго молчал. Осмысливал. Характеристику на меня, думаю, они уже запросили. И Максим Юрьевич, старший следователь областной прокуратуры по особо важным делам, человек, несомненно, вдумчивый и не глупый, понял уже, что с таким подозреваемым лучше дружить. Но дружить ему запрещает долг следака и внутренняя гордость человека, которого, так ему, наверное, кажется, обманули. Внутри что-то артачится, на дыбы встает… Но он решится. У него нет выбора, и он это понимает…

– Говорите… Ничего обещать не могу, могу только выслушать вас и ваши предложения…

МАКСИМ ЮРЬЕВИЧ ШТОРМ,

старший следователь по особо важным делам

Я приехал домой уже в половине второго ночи, со слипающимися от усталости глазами, звонить в дверь, естественно, сразу не стал, хотя знал, что у нас что-то не в порядке с дверным замком. Тем не менее замок усилиям поддался легко – даже когда глаза почти не видели, что я делаю, за что я остался ему благодарен. И я благополучно вошел в темную прихожую. Люся, жена, уже, слава богу, спала и, похоже, не ждала меня сегодня. И хорошо, не надо в очередной раз оправдываться… Тем более что сегодня оправдываться, когда ни в чем не виноват, особенно неприятно. Задержался я вовсе не у Светланки, как она, наверное, опять думает, а только потому, что опрашивал в госпитале тех трех олухов, что упустили подозреваемого. Прямо в ординаторской опрашивал, презрев мнение врача о необходимости отдыха для побитых и подбитых караульных…

Естественно, задержался надолго… И в госпитале не стремился соблюдать тишину и оберегать покой больничных палат. А вот дома ступал тихо, как качественный вор. На кухню не заглядывал, хотя сегодня обедать мне было некогда. И даже чай пить не стал вопреки своей старой привычке перед сном выпивать чашку слабенького чая. Раздевшись в большой комнате, чтобы не греметь рядом с кроватью пряжкой ремня, прошел в спальню и молча, аккуратно лег, стараясь не разбудить Люсю, если она спала… Хотя скорее всего она не спала, а просто к стене отвернулась, не желая разговаривать и постепенно нагреваясь, чтобы к утру закипеть, как самовар. Такое у нас порой бывает… Разговаривать она точно захочет только завтра, когда я уже буду опаздывать на службу… Никак не раньше, потому что раньше она будет только закипать… С одной стороны, это хорошо, потому что я слишком устал. С другой, не слишком хорошо, потому что опаздывать на службу я не люблю в силу любви к аккуратности.

Бессонницей, признаюсь, никогда в жизни не страдал и рассмеялся бы в лицо тому, кто мог сказать мне, что я буду страдать этим… Более того, я всегда страдал, мягко говоря, некоторой склонностью к сонливости, которую постоянно и успешно перебарывал. Но в этот раз уснуть я не мог долго. Все что-то вертелось в голове такое, что вроде бы должно натолкнуть меня на единственно правильную мысль, однако уловить эту деталь, этот нонсенс или что там еще может быть подобное, никак не мог. Не получалось… Знаю, конечно, что, когда стараешься мысль в ворохе других мыслей выловить, это ни за что не удастся. Надо просто мысли отпустить, и нужная сама в голову придет и займет свое место именно на той полочке, где ей и положено храниться. Но отпустить мысли никак не получалось. Наверное, общее возбуждение нервной системы сказывалось.

Еще бы возбуждению не быть… Даже для такого большого города, как наш, с без малого полутора миллионами населения, событие далеко выходит за рамки ординарных. Говорят, уже по телевизионным проклятым новостям в Москве об этом сообщалось и на каждом интернетовском сайте. Значит, стоит ждать, что по голове начнут со всех сторон долбить…

Вот в таком ожидании долбежки по голове я и уснул. Кажется, только-только уснул, когда почувствовал толчок в бок. Люся будила… И только потом услышал из соседней комнаты звонок своего мобильника, оставленного на поясном ремне в чехле. Поспешил к трубке, успев глянуть на часы – половина шестого.

Что еще случилось?..

Голос я не узнал сразу. Да и слышал-то я его не так долго, чтобы запомнить. Практически только односложные короткие предложения в ответ на свои вопросы…

А когда узнал, спать мне совсем расхотелось…

* * *

Дело, если посмотреть со стороны, простое и залихватских детективных ассоциаций совсем не вызывает. По крайней мере мне казалось, что оно не имеет путаного сюжета, хотя на своей практике я многократно убеждался, что самые запутанные дела в действительности оказываются наиболее простыми в раскрытии. Это потому, что в запутанных делах всегда присутствуют воз и маленькая тележка фактов и улик, которые сначала заставляют за голову схватиться, а потом уже, когда веником по ним пройдешься, пыль смахнешь, выбросишь лишнее, оставшиеся выстраиваются неразрывной цепочкой и говорят довольно красноречиво о пути, который следователю стоит выбрать среди множества других возможных путей. Но и простые дела обычно раскрываются сразу, часто простым «наездом». Необходимо только получить признание обвиняемого, которое, как правило, наступает после второго или третьего допроса. Реже после первого… Когда человек «наезда» не выдерживает, характером, то есть, не в ту сторону вышел…

Итак… Где-то на Украине, или, как принято сейчас говорить, «в ближнем зарубежье», скончалась пожилая женщина, вдова малоизвестного провинциального художника, но известного коллекционера картин русского авангарда начала прошлого века. Согласно официальному завещанию она, за неимением прямых наследников, решила оставить коллекцию картин племяннику мужа. То есть не племяннику непосредственно, а, как странно и безответственно было записано в завещании, «семье племянника» Ивана Сергеевича Русинова. Оставим формулировку на совести украинских нотариусов, непонятно на какие законы опирающихся, – после смерти завещателя исправлять ее все равно было уже нельзя. При этом женщина, поскольку давно с племянником мужа не общалась, знала только город, где он проживал около пятнадцати лет назад. Но семью эту она помнила по единственной давней встрече. Малограмотный нотариус даже об этой встрече вставил строчку в завещание. К некомпетентности специалистов мы у себя в России давно привыкли. И некомпетентность специалистов из других стран кажется нам дикостью. Но с такой дикостью встречаться порой еще приходится. Нотариус, составлявший завещание, оправдал странную формулировку тем, что завещательница знала только, что племянник мужа служит в каких-то частях спецназначения и постоянно рискует жизнью, поэтому его к моменту составления завещания уже могло и не быть в живых. Перестраховка, непонятно зачем необходимая… О том, что в случае смерти Русинова в права наследования вступали бы наследники племянника, она не упомянула, даже если об этом и знала. Так по крайней мере действуют российские законы, а какие там на Украине законы, я не знаю… Ну, да господь с ними, с нотариусами, но хлопот они следственным органам способны доставить много. И не только следственным органам, но и самим наследникам…