Книга Медовый месяц - Эми Дженкинс

– Но я ведь всего лишь турист-янки. – Дескать, что я знаю? И она улыбается.

Так я узнала, что он живет в Штатах, а у нее остановился или встречается с ней в Лондоне и, может быть, они спят вместе, а может быть, и нет, но о какой-то близости нет речи, что важнее всего. Вы можете спросить, откуда я все так точно узнала, но я узнала. Мы общались посредством барабанов, как в джунглях.

Дальше, насколько помню, я обернулась к их столику и говорю: «Поздравляю». И все трое посмотрели на меня. А я продолжаю: «Вам известно, что лишь восемь процентов американских граждан имеют паспорт? Поздравляю, что вы один из них».

Тут Паоло снова кашляет, а синеглазый встает и с извинением удаляется в туалет. А я сижу какое-то время, и тут до меня доходит, что я, наверное, должна пойти за ним. Я говорю «должна» в фаталистском, философском смысле, а не в том, что подумала, будто он ожидал, что я пойду за ним. Не могу поверить, чтобы у меня когда-нибудь возникали такие мысли, потому что – да, да, в самом деле – бегать за кем-то – это не в моих правилах. И вот, значит, я сижу, задумавшись, а потом – это заняло одну наносекунду – меня осеняет: что ж, ведь я, во всяком случае, могу пойти за ним, никто мне не запрещает. Возможно, это изменит всю мою жизнь. Если я встану и пойду в сортир, это может изменить всю мою жизнь. Может оказаться тем самым. Поворотной точкой. А если я этого не сделаю, то уже никогда не узнаю, могло или нет.

Так вот, я встала и тоже пошла в сортир. Добравшись дотуда, я немного послонялась по коридору, ожидая, когда парень выйдет. Но не прошло и минуты, как меня одолели сомнения и поразила мысль об ужасных последствиях такого поступка. А что, если я совершенно не так поняла ситуацию? Какой ужас, если он сейчас выйдет, увидит, что я тут стою, и со смущенным видом пройдет мимо. А самое-то ужасное в том, что он все поймет. Вы понимаете, на данном этапе мы оказались в одной лодке – оба догадываемся, но ничего не знаем наверняка. Если бы он обнаружил меня в коридоре, получилось бы, что я первая открыла карты. А для меня это почти так же страшно, как искупаться в Темзе в январе (ведь такое напугает даже тех лихих типов, что купаются в Темзе ежедневно перед чаем).

И вот, стою я у женского туалета, и от одного этого мне захотелось им воспользоваться – вроде как условный рефлекс по Павлову на эту странную фигурку на двери, в юбке в форме буквы А. Дверь в мужской туалет начала открываться, и я молнией юркнула в женский. И тут же подумала: ладно, пустим все на произвол судьбы. Если тому суждено случиться, оно случится, что бы я ни делала. И это величайшая увертка. Я направляюсь в кабинку. Там она всего одна.

Я выпустила лишь половину своего запаса, когда дверь из коридора открывается и кто-то входит. На мгновение я придержала огонь. Я научилась так делать, потому что так учат практиковаться в журналах. Чтобы упражнять эрогенную точку за мочевым пузырем или что-то в этом роде. Потом слышится нервное мужское покашливанье. А я сижу, как пригвожденная, от смущения вся онемев. А потом владелец этого мужского кашля уходит. Вот так.

Я, значит, выхожу, ожидая, что синеглазый ждет меня за дверью, но его там нет. Он вернулся за свой столик и болтает там. И конечно, меня снова одолели сомнения, и я гадаю, он ли это заглядывал в женский туалет. А может, это был официант или еще кто. И вот я возвращаюсь за свой столик, а Паоло, для которого вечер выдался далеко не лучший, вскакивает и убегает попудрить нос. Двое за соседним столиком чувствуют, что теперь нужно бы со мной поговорить, раз я осталась одна. Блондинка ведет себя так непринужденно, что, когда возвращается Паоло, все мы мило беседуем. И блондинка заговаривает с Паоло – я не верю своей удаче. А он млеет от удовольствия, потому что она восхищается его запонками и прочей дребеденью. А потом, когда я и синеглазый установили необычайный контакт через глаза и мне кажется, что это определенно становится интересно, он говорит:

– Я ухожу.

Он вытаскивает свою наличность, но блондинка говорит, что справится сама. Тогда он встает и прощается, и я вдруг оказываюсь в свободном падении, как парашютист с раскинутыми руками, наподобие парящего орла, и прямо мне в лицо летит неумолимая земля. Конечно, фигурально выражаясь. На самом деле я в безопасности сижу на минималистском стуле в минималистском итальянском ресторане в центре Лондона. Я хочу сказать, что не могу вымолвить ни слова, а он уходит, и я, хоть убей, никак не могу взять в толк, что происходит.

И когда синеглазый проходит мимо моего стула, он снова слегка покашливает, но на этот раз это больше похоже на смешок, тихий, но не такой уж и тихий. Как будто смеется какой-то шутке, понятной лишь нам двоим. И проходит мимо. А я ошеломленно остаюсь сидеть. Блондинка тем временем требует счет. А я смотрю на Паоло: мол, слышал такое? Но он снова уставился в окно у меня за спиной. Я оборачиваюсь, и оказывается, он уставился не в пространство, а смотрит, как синеглазый на улице ловит такси.

И тут я вдруг вскакиваю. Выдавливаю: «Извини, Паоло» – и выбегаю. Я вылетаю на улицу, а он держит для меня открытую дверь такси. И вот мы вместе. В такси. И уезжаем в ночь.

Глава вторая

Мы снова в лимузине, и девицы смотрят на меня. Их зацепило. Я делаю небольшую паузу. А потом говорю: иногда я думаю о тех двоих, оставшихся в ресторане. Продолжил ли Паоло знакомство с блондинкой? Возможно, они неплохо поладили. Возможно, провели такой же чудесный вечер, как и мы. Этого я так и не узнала, так как больше Паоло никогда не видела.

– Вот это и была Любовь-Всей-Моей-Жизни, – завершила я свой рассказ. И закрыла рот, как будто на этом все кончено.

– Так нельзя! – завопили все.

– Остальное вы можете представить.

– Нет, не можем! – завопили опять.

Но дело в том, что мне не хотелось рассказывать об остальном. Это не для девичника перед свадьбой. Ни слова больше.

– Эй, – сказала Дел самым строгим и даже устрашающим тоном, – им нужен эпилог. – Она указала на сидевших с разинутыми ртами девиц.

Я скромно перевела глаза на плотно спрессованные бедра на сиденье напротив и шепнула, что не могу продолжать, что остальное не для чужих ушей. Делла закатила глаза и сказала: «Прошу тебя, пожалуйста!» – с выразительным ударением на «пожалуйста». В наши дни и в наш век, как нетрудно заметить, любая щепетильность в чувствах считается а) показной и б) утомительной. Но по правде, я не хотела продолжать, особенно в присутствии мужчины. Ведь долговязый шотландец все еще оставался с нами.

– Это было восхитительно, – сказала я. – Прекрасно.

Так оно и было. Я не знала, как еще это описать. Не знаю и теперь. В такси он повернулся и приковал ко мне свой взгляд, и в этот момент я поняла со всей определенностью, что я – единственная женщина в мире. И конечно, мы знали друг друга уже много лет. Долгие-долгие годы.

– Шесть? – спросила Марта.

– Чего шесть? – переспросила я. Оказывается, она сказала не «шесть», а «секс».

Марта из Австралии. Я посмотрела на Дел. Она всегда предполагала, что мы – я и он – действительно этим занимались, и я никогда не выводила ее из этого заблуждения.