Книга Живу тобой одной - Стефани Блейк
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Официальные места для каждого…
Капитан осмотрел два внушительных надгробных камня во главе участка, прочел надписи на медных табличках: «Сайрус, Эмма».
И по кругу: «Уильям, Дженни, Натаниэль».
С бьющимся сердцем капитан продолжал свой путь, к той могиле, которая привела его в эти чужие края. Хотя… такие ли уж они чужие?
Он опустился на колени, положил руки на каменную плиту, на которой значилось: «Хэм Найт. 1905—». Дата, стоявшая справа от черточки, оказалась залеплена яблочной мякотью от недавних мальчишечьих боев. Капитан протянул руку и вытер ее.
Кладбище скрывалось позади большого белого дома усадьбы Найтов, на крутом скалистом склоне, поросшем деревьями; мраморные надгробные плиты располагались наклонно.
И скорбящие, стоявшие у открытой могилы, тоже подались вперед, наклонились, как колосья пшеницы. Ветер раздувал их черные накидки и плащи.
Священник в своем одеянии напоминал огромную черную птицу с белой атласной грудью. Слова последней молитвы послужили сигналом для могильщиков, которые ослабили веревки, и гроб из тикового дерева начал медленно опускаться в яму.
Волею Господа наши дни на земле коротки и быстротечны… Наши силы слабеют и увядают, как трава зимой… Он поднимает нас над временем, над нашими неоконченными делами. К вечному и всепрощающему свету…
Натаниэль Найт и его сын Хэм стояли у самой могилы, в стороне от прочих. Муж и сын женщины, лежавшей в гробу. Найт, с массивной широкой грудью, в свои семьдесят с лишним лет держался на удивление прямо. Белая борода и волосы, развевавшиеся на ветру, придавали ему сходство с богом, изображенным Микеланджело на потолке Сикстинской капеллы. Шестнадцатилетний Хэм, такой же крупный и широкоплечий, как и его отец, выглядел взрослым мужчиной. Однако в этом мощном теле скрывался несчастный ребенок, измученный и стыдившийся показать свое горе.
«Мама, мама, не покидай меня! Господи, пожалуйста, не забирай мою мать!»
Горсть земли и мелких камешков из костлявой руки священника упала на закрытую крышку гроба. С губ Хэма сорвалось короткое рыдание.
Смертью ты учишь нас, как жить достойнее.
Ие отказывайся же от плодов своего труда.
О Боже, мы верим в тебя.
Не разбивай же наши надежды.
Именем Иисуса…
Аминь.
Хэм тряхнул головой, отметая ужасающую окончательность смерти. Могильщики склонились над лопатами, врезавшимися глубоко в землю, смешанную с гравием. Они работали ритмично, как качели, – сначала один, потом другой. Земля с лопат с пустым барабанным звуком падала на толстую плиту, закрывавшую подземный склеп.
Хэм почувствовал, как из глаз покатилась слезы. Он в панике отвернулся. Он не должен плакать! Только не в его присутствии!
Он сморгнул слезы и внезапно обнаружил, что какая-то незнакомая молодая женщина, стоящая между двумя могилами на соседнем участке, пристально наблюдает за ним. Ее прямые светлые волосы рассыпались по плечам, зеленые кошачьи глаза смотрели с любопытством. Изящной формы головка, лицо с мелкими тонкими чертами и очень белой кожей с молочным отливом придавали ей вид неземной хрупкости. Однако все, что располагалось ниже стройной прямой шеи, было явно и безошибочно земным – полная грудь, пышные, округлые бедра под тонкой тканью юбки.
Хэм не мог определить, хорошенькая она или нет. Несомненно одно, решил он: она необычная. И она волнует. Незнакомка показалась ему совсем молодой, чуть старше его самого. И в то же время в выражении ее лица проглядывало нечто, говорившее о богатом жизненном опыте. Его внимательный взгляд она встретила с беспристрастием, необычным для застенчивых и стеснительных местных девушек.
Суровый голос отца вернул его к действительности:
– Сейчас не время и не место строить глазки, Хэм.
Щеки парня вспыхнули.
– Я и не строил глазки, па. Просто подумал, что она не похожа на здешнюю.
Нат кинул взгляд на девушку. Склонив голову, она медленно, размеренными шагами прохаживалась по краю соседнего участка по колено в густой траве.
– Это участок Тома Хилла. Лет десять назад он бросил каменоломню. Поехал работать на печи для обжига кирпича, там, внизу по реке. Вскорости после этого его тело перевезли сюда и похоронили рядом с женой. У Тома был один ребенок – дочь, как я помню. Ее звали Келли. Сейчас ей, должно быть, восемнадцать или девятнадцать лет.
Огромная черная птица слетела с верхушки дерева и опустилась на могильную плиту. Могильщик кинул в нее ком земли со своей лопаты, птица взмыла вверх, сделала несколько кругов над могилой и скрылась в вышине.
Кладбище Найтсвилл располагалось по соседству с домом основателя поселка. И это казалось вполне логичным. Два акра земли были получены в свое время по наследству Сайрусом Уолтоном Найтом вместе с исключительным и нерушимым правом доступа к каменоломне по неровной, петляющей тропинке, проложенной по склону лесистой горы. Кладбищенский участок располагался внутри обширных владений Найтов, простиравшихся с запада на восток, в том же направлении, что и Дорога Найта, – до самого края поселка и дальше, за его пределы. К югу владения тянулись до самого Гудзона, к северу – до вершины горы, четко выделявшейся на фоне пушистого облака, похожего на комок ваты, словно зацепившийся за вершину.
«Мое кладбище», – любил повторять Сайрус Найт. И он говорил сущую правду. Каменоломня на вершине горы принадлежала ему, так же как и все земли, на которых ютились самодельные лачуги рабочих, привезенных им же для добычи сланца. Так же как и земля, на которой жители деревни построили пресвитерианскую церковь из материалов, предоставленных Сайрусом. Фактически он владел и жителями Найтсвилла, включая женщин и детей. С момента появления на свет они знали, что, когда дух отлетит на небо, их земная оболочка вернется к земле на этом участке в два акра, принадлежащем хозяину и расположенном перед окнами его спальни. «Мое кладбище»…
Через сто лет после того, как Сайрус Найт основал Найтсвилл, население поселка составляло триста двадцать человек, на сто пятьдесят больше, чем в то время, когда добыча сланцев находилась на пике.
К концу Первой мировой войны количество фермеров в Найтс-вилле превысило число горнорабочих. Ими оказались наиболее предусмотрительные, те, которым удалось скопить достаточно денег, чтобы купить зерно и скот и оставить каменоломни прежде, чем их легкие окостенели от мельчайшей каменной пыли. Позже, когда спрос на сланец стал снижаться, уволившиеся раньше сумели убедить и других, что гораздо лучше зарабатывать на жизнь, используя хорошую суглинистую землю вдоль берегов реки.
Изобретение асбестовых строительных материалов, губительное для рынка сланцев, не стало катастрофой для владельцев каменоломен. Небольшие партии рабочих продолжали добычу первосортных сланцев, которые продавались по высоким, ценам для строительства роскошного жилья. Существовали люди, которые и помыслить не могли о том, чтобы покрывать асбестом крыши своих городских особняков и загородных поместий. Все равно, что покупать одежду в дешевых магазинах готового платья, говорили они.
