Книга Капля крепкого - Лоуренс Блок

— А вот я не заметил…

— Думаю, в любом случае я выбрал бы именно его. Знакомое лицо, а вот откуда я его знаю, ума не приложу.

— У нас на него досье. Может, ты видел это «прелестное личико» на снимках в альбоме. И прозвище у него имеется — Высокий-Низкий Джек, так его называют. О чем-нибудь тебе говорит?

Не говорило. Я спросил фамилию парня, несколько раз повторил про себя: «Джек Эллери, Джек Эллери».

И тут в голове словно что-то щелкнуло.

— Знал его давно, еще мальчишкой, — выдал я. — Бог ты мой, да мы не виделись с окончания школы.

— Что ж, — философски заметил Лонерган. — Стало быть, ваши пути-дорожки сильно разошлись.

В следующий раз я увидел его через несколько лет. Успел за это время уволиться из Нью-Йоркского департамента полиции и переехать из двухуровневого дома в Сайоссете в гостиницу к западу от площади Колумба. Работу не искал, но она сама меня находила, и я превратился в некое подобие частного сыщика без лицензии. В расходах не отчитывался, никаких отчетов не писал, люди, нанимающие меня, всегда платили наличными. Часть заработка шла на оплату номера, бóльшая часть покрывала мои расходы в баре за углом, где я обычно выпивал, ел, встречался с клиентами и вообще проводил почти все время. А если что-то оставалось, я отправлял эти деньги почтовым переводом в Сайоссет.

Затем, после неоднократных случаев тяжелейшего похмелья, полной отключки, а также пары посещений отделения детоксикации в больнице и по крайней мере одного сердечного приступа, наступил день, когда я оставил выпивку на стойке бара нетронутой, а затем начал посещать собрания анонимных алкоголиков. Я бывал на подобных мероприятиях и прежде, изо всех сил старался оставаться трезвым, но, наверное, тогда еще не был окончательно готов. Но на этот раз я нутром чувствовал, что готов войти в помещение, где полно людей, и сказать им:

— Я Мэтт.

А потом еще:

— Я алкоголик.

Я никогда не произносил этого прежде, во всяком случае, обоих предложений подряд. И понимал: даже если и произнесу, никакой гарантии трезвости это не даст. Гарантии трезвости нет и быть не может, поскольку наш мир зыбок и словно подвешен на тонкой ниточке. Но тем не менее покидал я эти собрания с ощущением, что все же сдвинулся с мертвой точки.

В тот день я не пил, и на следующий тоже, и через день снова не пил. Продолжал ходить на сборища и словно нанизывал эти дни на ниточку. И, должно быть, не пил вот уже два с половиной месяца, когда во второй раз повстречался с Джеком Эллери. Последний раз я выпил, железно это помню, 13 ноября, а состоялась наша встреча в последнюю неделю января или в первую неделю февраля, точнее не скажу.

Я точно помню, что продержался неполных три месяца, потому как поднял руку вверх и сообщил, сколько дней уже не пью, а делать это полагается только первые девяносто дней.

— Я Мэтт, — говоришь ты, — и я — алкоголик, и сегодня пошел семьдесят седьмой день.

И все хором отвечают:

— Привет, Мэтт.

А затем наступает еще чья-то очередь.

В тот день на Восточной Девятнадцатой должны были выступить трое, и после того, как «отстрелялся» второй оратор, секретарь объявил перерыв. Стали делать разные объявления и передавать из рук в руки корзину. Люди, у кого в тот день была круглая дата, заявляли об этом, их награждали аплодисментами, новички вели подсчет своих трезвых дней. Затем третий, и последний, оратор поведал свою историю… Где-то в десять вечера все закончилось, и мы собрались идти по домам.

Я уже приближался к двери, как вдруг кто-то окликнул меня по имени. Обернулся и увидел, что это Джек Эллери. Сидел я впереди него, потому и не заметил раньше. Но сразу же узнал. Он выглядел старше, чем тогда, на опознании, через стекло, и, похоже, виной тому не только годы. За место на собрании анонимных алкоголиков денег не берут, просто потому что ты оплачиваешь его заранее.

— Ты меня не узнал? — спросил он.

— Конечно, узнал. Ты Джек Эллери.

— Стало быть, с памятью у тебя все в порядке. Сколько нам было тогда? Лет двенадцать, тринадцать?

— Мне двенадцать, а тебе тринадцать.

— И у твоего отца был обувной магазин, — кивнул он. — Ты учился классом младше, и однажды я вдруг понял, что давненько тебя не видел. Никто не знал, куда ты уехал. Ну а потом как-то раз я прошел мимо обувного магазина и увидел, что он исчез.

— Как и многие другие предприятия.

— А твой старик был славным человеком. Хорошо его помню. Мистер Скаддер. Произвел огромное впечатление на мою мать. У него был там такой аппарат: вставляешь в отверстие ногу, и она делает вроде как рентгеновский снимок ступни. Она собиралась раскошелиться на новую пару туфель, а твой папаша сказал, что ноги у меня еще недостаточно выросли, чтоб носить такие.

— Вот что значит по-настоящему честный человек, Джеки, — сказала она мне по дороге домой. — Мог бы продать эти туфли и заработать, а он не стал.

— Один из секретов его успеха.

— Да, произвел впечатление. Бог ты мой, эти старые добрые времена в Бронксе! И вот теперь мы с тобой оба трезвенники. Как насчет чашечки кофе? Время позволяет, Мэтт?

Глава 2

Мы сидели друг против друга за столиком в закусочной на Двадцать третьей. Он заказал кофе со сливками и сахаром, я себе — черный. Единственное, что я мог добавить в кофе, это капельку виски, но не стал.

Он снова удивился, что я его узнал. Я сказал, процесс был взаимным, ведь он тоже узнал меня, поэтому и получилось.

— Ты выступал, назвал свое имя, — заметил он. — Потом сообщил, сколько дней не пьешь. У тебя скоро будет девяносто.

Девяносто дней — нечто вроде испытательного срока. Если сумеешь продержаться без выпивки столько времени, тебе разрешают поведать свою историю собравшимся, а также возглавить какую-то из групп или поработать в сфере обслуживания. И вовсе не обязательно поднимать руку и сообщать, сколько дней ты уже не пьешь.

Он не пил уже шестнадцать месяцев.

— Завязал еще в прошлом, — сказал он, — в последний день сентября. Вот уж не думал, что продержусь больше года.

— Говорят, особенно тяжко приходится накануне круглой даты.

— О, тогда мне было совсем не трудно. Но, видишь ли, я всегда считал само собой разумеющимся, что год абсолютной трезвости — невероятное достижение. Что никто не способен продержаться так долго. И теперь выясняется, один мой поручитель не пьет уже почти шесть лет, а в доме у меня живут люди, которые не пьют по десять, пятнадцать и даже двадцать лет. И у меня нет оснований считать их лжецами. Просто тогда думал, что принадлежу к другому разряду животных и не смогу продержаться так долго. А твой старик пил?

— То был еще один секрет его успеха.

— Мой тоже попивал. Вообще-то потому и помер. Случилось это пару лет назад, и теперь меня достает одна мысль: то, что он умер в одиночестве. Печень не выдержала. Мама к тому времени уже умерла, от рака, он остался один-одинешенек, а я не смог находиться у его смертного ложа, как следовало, потому что был на севере штата. Ну и он умер в своей постели совсем один. Черт, и ведь это уже не исправить, верно?